С каждым годом прибавляется число участников штурма дворца Амина, а я по-прежнему не понимаю, зачем его штурмовали. Читаю о личных кладбищах — и поражаюсь детским фантазиям авторов мемуаров. Сокращается количество родов войск в ОКСВА. Только воздушный десант и спецназ с мудреными названиями. Я пишу о своей жизни в армии, которая воевала в республике Афганистан. И было это очень давно.

Сам виноват! Сглазил! Винить некого! Еду воевать в Афганистан! И, что характерно, ничто не предвещало моего фронтового будущего.

1979 год, предолимпийский. СССР — могучая мировая держава, самая справедливая и передовая. В магазинах начинают появляться индийские джинсы. Автомобили "Москвич 2140" продаются в кредит, а по телевизору выступают "АББА" и "Бони-М". Я служу срочную службу в Советской армии. Не блистая врожденными талантами, дважды не пройдя по конкурсу в Латвийский университет (абсолютно не расстроившись), как все советские парни иду служить.

Раз десять посмотрев фильм «В зоне особого внимания», представлял ближайшие два года как фейерверк из стрельбы, учений, рукопашных схваток и тяжелой, но закаляющей душу и тело суровой армейской жизни. К счастью, не будучи наивным романтиком, перед призывом напомнил Спортивному клубу армии о своем существовании. И годы, проведенные в спортзале, принесли свои плоды — я попал в спортивную команду.

Главное: не пить, не попасть в другие команды, не отстать от своих. И через месяц я практически дома: Рига, ул. Накотнес, Ворошиловские казармы, 25-я спортрота. Кстати: за этот месяц я, к удивлению, нашел очень много отличий реальной службы в армии от сюжета любимого фильма.

Понимаю, что служившие срочку в учебках, дальних и недальних гарнизонах, кадровых частях и в других интересных местах не представляют всех тягот службы в спортроте.

Во-первых, каждый вечер по-новой призываешься в армию (ночевать нужно в казарме), опаздывать нельзя, к возвращению нужно трезветь! Особенно это нервировало утром в понедельник, после двух суток увольнения. Домашняя постель, еда. Традиционные субботние посиделки в любимых кабаках "Аллегро" или "Парусе".

Сижу в солдатский выходной в кафе "Торнис" с друзьями по спорту, курсантами военного училища им. маршала Бирюзова. У всех курсантов военных училищ была одна неприятная черта характера: они считали себя очень умными. Сравнивая себя со своими одноклассниками, оставшимся поднимать сельское хозяйство в родных колхозах, они (особенно крепко выпив) свою исключительность переносили на всех окружающих.

Выпито в этот вечер было немало, и разговор по накатанной катился к заявлениям о замечательном уме и эрудиции будущих кадровых политработников. К чести присутствующих надо заметить, что жаркие споры в нашей компании (я всегда стоял на утверждении, что они необразованные фанфароны) ни разу не переходили в мордобой.

И в этот раз поспорили на столик в ресторане, что я, простой солдат, больше пяти минут буду рассказывать о первом попавшемся в газете событии. В газете новость номер один была — АФГАНИСТАН. Эта тема была от меня тогда бесконечно далека и волновала только бабушек-пенсионерок и, вероятно, военнослужащих, служивших в настоящих, а не спортивных войсках.

Но покопавшись в памяти, а историю я всегда любил, выдана была лекция об истории далекой страны от Александра Македонского до свершившейся прогрессивной апрельской революции с упоминанием о дипломатическом признании страны Советов в первые годы советской власти, разбитых войсках английских империалистов-агрессоров и нерушимой вечной дружбе между нашими трудовыми народами.

Курсанты были разбиты в прах! Они отправились на почту писать слезные письма родителям о срочной материальной помощи, я, лопаясь от тщеславия, пошел трезветь домой. Первый звонок прозвенел! Скоро наступил новый, 1980 год! Неделя отпуска дома пролетела как один миг. Потом был яркий и шумный вечер в Старом городе, угощали проигравшие, тихие и щедрые.

И тут пушечным залпом грохнул второй звонок: зима, мороз, после отбоя во дворе казармы стоим с курящими военными спортсменами и треплемся за жизнь. В желудке перевариваются честно выигранные копченые куры и отбивные с грибами. Разговору мешает шум проезжающих мимо "КамАЗов" из местного автобата. Они под покровом ночи, соблюдая военную тайну, едут грузиться на железную дорогу. Военный эшелон. Пункт назначения — Афган.

Переваривая вкусности и сожалея о недовыпитом алкоголе, начинаю философствовать о тяготах и лишениях военного спортсмена. На примере уезжающего в неизвестность автобата делаю вывод: служба удалась! Самый сложный армейский первый год службы прошел быстро, ярко и без особых проблем. А сейчас и война пройдет мимо, вон какая силища мимо нас катит на вокзал. Присутствующие одобрительно кивали и соглашались с моими искренними и правдивыми выводами о ходе сурового спортивного армейского бытия.

И тут у высших сил кончилось терпение. По казарме и вокруг нее пронеслись тихие полукрики: в строевую часть срочно таких и таких солдат! Удивившись небывалому после отбоя событию и еще более удивившись, услышав свою фамилию, иду к писарю. Удивление по пути переходит в тревожную непонятку. Грехов за мной (крупных) не числилось, со спортом как таковым я давно завязал ввиду бесперспективности. Из команды был отчислен, но занял свое место как художник и старший по Ленинской комнате (закрыл ее, и ключ не давал никому).

Непонятки переросли в ожидание близкой беды. У строевой части стоял старшина роты (невозможное событие ночью) и, отводя глаза, протянул мне 25 рублей — давнишний долг, списанный мною давно как неприятное, но необходимое подношение отцу-командиру. Скомканно попрощавшись: «Ну, ты там это, того...» — грознейший прапорщик «ЧЕС» почти бегом удалился. И стоя у дверей канцелярии, я уже осознал, что меня ждет в ближайший год службы.

Получил проездные документы для убытия в свою далекую и благополучно забытую часть в городе Гвардейске. Мысли о том, что там буду дослуживать, даже не возникло. Хаотично надерганная команда уже бывших воинов-спортсменов разных призывов, родов войск и разной степени спортивного мастерства (был один действующий чемпион Вооруженных сил) давала пищу для мрачных прогнозов.

Во время неспешного путешествия Рига — Калининград — Гвардейск — Калининград — Клайпеда я видел опустевшие казармы и военные городки. Военная кампания начиналась нешуточная. По дороге делал робкие попытки зацепиться за спортвзводы, военные музеи и генералов — отцов одноклассниц. Седые майоры-спортсмены матерились, вспоминали Сталина, и говорили шепотом о вредительстве, но только грустно показывали пустые, еще вчера такие уютные и обжитые казармы солдат-спортсменов.

Военные музейщики злорадно ухмылялись (звали ведь тебя, дурака-художника), но тоже разводили руками и сами писали БОЕВЫЕ ЛИСТКИ об интернациональном долге, солдат-художников уже не было. А добрейшие мужички-генералы просто не подходили к телефону. Честно, я не расстроился. Почти как после провала экзаменов в университет. Ощущение наступления нового, неизвестного и сладко-пугающего и очень манящего.

Воевать так воевать! Мое поколение выросло в атмосфере неоплаченного долга перед фронтовиками. Каждый день школа, пресса, книги, телевидение твердили о нашей неблагодарности и предосудительном ношении джинсов, длинных причесок и любви к чуждой музыке "Битлз". Земной поклон ветеранам Отечественной войны, но это был перебор со стороны государства. Ощущение было, что великая война кончилась только утром.

В один из последних мирных рижских дней я серьезно сцепился с новым директором стадиона СКА, отставным майором. Не воевавший по малолетству отставник брызгал слюной, вешая на меня и мое поколение обвинение за обвинением. Отбросим в сторону музыку и одежду, очень обидно было обвинение в перманентной трусости и предательстве.

А началось все с просьбы к вахтерше, старой горгулье, выдать ключ от раздевалки. Первая мысль была — вернусь такой весь красивый герой-фронтовик — и скажу: ошиблись вы, товарищ майор, в отставке в нас. Кстати, и вернулся, зашел, напомнил. Оказался хвастуном, самозванцем, антисоветчиком.  Правда, я уже не служил в армии срочную рядовым.... Оказалось, что командирские амбиции отставного майора превышали его бойцовские качества. Трус и тряпка!


Воевать так воевать!

В те годы моя любимая книга — "Похождения бравого солдата Швейка". Помнил я ее почти наизусть. Сейчас моя оценка этого героя и автора поменялась, но тогда... Вокруг меня толпами ходили кадеты Биглеры и подпоручики Дубы. Швейк мне помог!

Чего только стоит его оценка перспективы поездки на фронт. «Каждый хочет посмотреть чужие края, к тому же задаром!» Когда меня заносило в самые дикие места Афгана, я всегда смотрел вокруг широко открытыми глазами, впитывая и запоминая. Говорил друзьям: цените эти мгновения, никогда, ни за какие деньги вы не повторите этого. Какие джип-рейды? На двух БМП и танке неделю вверх по горной реке — вот это приключение!

Воевать так воевать! Полк в штатном расписании военного времени формировался третьим из Прибалтийского округа! Оказалось, что спортсмен в парадке с белым ремнем на шинели — не самый неопытный воин. Всегда буду благодарен своему школьному военруку. Моего школьного военного опыта с лихвой хватило. Полк состоял из бывших каптеров-кладовщиков-хлеборезов-портных. Офицеры в основном — вечные капитаны из кадровых частей.

Моими друзьями-сослуживцами стали два солдата-кладовщика. Отличные ребята, с теплом вспоминаю их спустя столько лет. Они в Афган ехали с радостью. После ревизии за реально пропитое имущество им грозил реальный срок. И тут — такой подарок судьбы. Переходя границу, поймали вражий голос. Назывался наш полк, и давалась характеристика: укомплектован специально обученными головорезами. Наш хохот был слышен по обе стороны пограничной реки.

Основное формирование полка происходило в Клайпеде. Весь город знал, что новая часть скоро уедет на войну. Красные пехотные погоны выделялись на улицах города. Военные билеты у нас отобрали, но мы свободно ходили по городу. Свобода была полная. Делать было несколько недель нечего абсолютно. Ходили в кино, просто гуляли, знакомились с городом.

Я нашел кусочек улицы, похожий на родной рижский Пурвциемс, и гулял там кругами. Деньги у меня были. Родители успели на вокзал с деньгами и продуктами, и в Гвардейске я получил солдатскую зарплату за полгода отсутствия (еще за полгода мои деньги уже какая-то гнида получила). При ценах тех лет хватало на все.

Несколько дней не мог выпить за свой счет. У водочного магазина или пивной всегда угощали местные литовские мужики. Со словами: «Сам служил! Знаем, куда едете!» — литовцы покупали водку, пиво, закуску. Приглашали домой, звали во дворы выпить, посидеть, поговорить. Отношение было очень теплым и душевным. Через несколько дней мы с друзьями старались отойти от казарм подальше и затариваться в магазинах с женщинами-покупательницами. Как я уже писал, деньги у нас были, а героями или красными девицами мы себя не чувствовали, бесплатное угощение стало тяготить.

Запомнились поиски текста строевой песни по заданию замполита. Отправились в ближайшую среднюю школу — просить помощи у военрука и библиотекаря. Вернулись поздно ночью — накормленные, напоенные, с карманами полными консервов и конфет. Но без песни. Угощали всей школой. Стол был и в кабинете директора, и в классах, и в столовой.

Еще раз попали в наряд как регулировщики. Это была солдатская песня. Ночью подняли с кроватей, посадили в грузовик, высадили в темноту и сказали махать полосатой палкой проходящим войскам. Стоим, матюгаемся. Утро, холод. Едет "УАЗ"-дежурка каких то монтеров-ремонтников. Тормозят: что, служивые, холодно? Следующие сутки весело, сытно и пьяно прошли в недрах или завода, или ТЭЦ. А полосатую палку мы потеряли.

Потом было очень увлекательное и веселое действо на свежем воздухе. Называлось — погрузка боевой техники на железнодорожные платформы. Столько толкотни, шума, криков, мата редко когда повезет в жизни наблюдать. Добавьте рев двигателей, копоть выхлопных газов, хаотичное движение техники, треск и скрежет ломаемых вагонов и зрелище слетевших с них машин. Всюду змеятся куски тросов.

Ладно я и другие солдаты, но через несколько часов выяснилось, что крепить технику на платформах не умеют и офицеры. Когда командиры самоустранились, работа хоть как-то пошла, и мы связали в одно целое вагоны, грузовики, кухни и БТРы. Только сели любоваться плодами своих усилий (сильно подозревая, что все очень плохо), как подлетает сухонький, маленький, старенький генерал-майор. Несколько минут он не мог набрать воздуха и только удивленно смотрел на результаты нашего труда.

Когда он смог говорить, то вместо ожидаемого мата мы услышали тихое: сыночки, что вы наворотили тут? Как могли объяснили: делаем все это в первый раз, отцы-командиры исчезли. Генерал снял шинель, организовал работу, объяснил, как крепить и к чему. Сам работал с нами. Оказалось, все очень просто, быстро и надежно. К сожалению, не знаю фамилии этого генерала, но запомнил его на всю жизнь. Такие генералы выигрывали сражения и становились народными героями. Маршалами становились другие. Спасибо вам, товарищ генерал, за тот день на погрузке!

Пока эшелон шел до Термеза, на каждом полустанке команды солдат бегали подтягивать крепления, БТРы прыгали и раскачивались. Что-то даже упало по дороге. Мы пару раз, повинуясь приказу и стадному чувству, пробежались, а потом даже угрозы трибунала не могли нас сдвинуть с места. Мы знали, что наша техника как монолит — одно целое с эшелоном. Еще раз спасибо за науку, товарищ неизвестный генерал-майор.

Погрузились в вагоны, едем! Поездка еще та! Бумбараш отдыхает. Плацкартные вагоны с гражданскими проводницами. Пьяные вусмерть командиры пытаются командовать и поддерживать дисциплину. Лучше всего у них получается отбирать водку у солдат. Тетки-проводницы впервые в жизни (и в последний) почувствовали себя востребованными красавицами. Совокупляются непрерывно, круглые сутки. Появляются любовные пары, треугольники, многоугольники. Солдаты смеются, наблюдают, обсуждают.

Еда — хуже всякой критики. Мы еще не знаем, что будем эту кормежку вспоминать с нежностью. 23 февраля, спорим со скуки, дадут ли положенное печенье? Я выиграл — не дали. На берегу какой то реки — выборы. По вагону пробежала тетка, выдала бюллетени. Следом прошел грустный мужик, собрал бюллетени. Все, волеизьявились.

В вонючем вагоне остался запах духов и одеколона. Все вдыхают аромат, красота! Остановка в Мордовии (кажется), морозище, белый снег. Высокая насыпь, внизу магазин. Блин, нет офицеров, и магазин — вот, рядом, а вниз бежать стремно, вдруг поедем?! Подымаются два мужика, у каждого в руках ПШЕНИЧНАЯ — 0,7, просим: "Продайте! Вот ровные деньги!" Мужики кочевряжатся, мол, сами сходите, и ни в какую.

У нас из-за спины появляется третий мужик в распахнутом тулупе и рубахе. Тело синее от наколок. В секунду две бутылки оказываются у него в руках, а их бывшие владельцы летят с насыпи. Возьмите, парни, денег не надо! А с ними я сам разберусь, и прыгает вдогонку упавшим. Они бегут от поезда, и тут состав трогается. Дальше счет на секунды — в отсек, водку с горла, тару в окно! На глазах слезы, но взгляд честный, смотрим на подоспевших офицеров. Кто? Водку? Какую? Офицеры были расстроены и обижены как дети. Ничего, купите на свои!

Всё, доехали! Термез! Вспоминаю, что этот город знаменит в истории. Казармы на территории средневековой крепости. Тесно. До нас стояла кадровая часть. Койки стоят впритык. Я сегодняшний даже в казарму не зашел бы. Полк принимает технику, разгружает вагоны. Деньги кончились. У солдатской чайной встретил друга-рижанина, сослуживца по спортроте. Прошу в долг 5 рублей, мол, отдам в Риге. Он подумал и не дал, а вдруг должника убьют?

Болит горло, температура, но попался на разгрузку вагонов, не сбежать! Приехали, холодно, выпил компота и водки, лег спать. Хорошо быть старослужащим иногда. Утром в казарме нахожу в кармане деньги, много. Спрашиваю друзей: откуда? Смеются: отобрали у соседней команды какую-то фигню в ящике, продавали местным. Оказалось — запчасти от грузовиков.

Местные подошли через час, принесли деньги за что-то купленное не у нас ранее и попросили продать и отобранное. Мы не воровали, соседняя команда испарилась вместе с вагоном, ящик ничей. И совесть чиста, и деньги с неба. Явно ночью перепутали наших ребят с продавцами. Больше на разгрузку не ездили, нашли способ, как откосить, но у ушлых солдат и офицеров стали появляться большие деньги. Кто смел, тот и съел!

Начинаем обживаться. Лучше знакомимся друг с другом и с командирами. Командир отделения — сержант. Кто ему звание присвоил? Не могу вспомнить его имя и фамилию, а он их не может произнести. В его сержантской книжке в моих данных о гражданской специальности значится «слесарь-гинеколог». Я тупо пошутил, а он начал спрашивать правописание сложного термина. Старлей, взводный, сделал его своим денщиком. Бр-р-р... противно!

Замок — заместитель командира взвода, сержант, литовец, почти земеля. Высокий, стройный блондин. Белокурая прибалтийская бестия. Чувствую, подружимся. Мы друг другу нужны, он на полгода моложе меня по призыву, а в армии это важно. Я помогу ему с дисциплиной, а у меня не будет глупых конфликтов с сержантом.

Командир взвода. Вся книга о Швейке в одном лице. За что мне такой командир? Что и в какой жизни я натворил? Старшим лейтенантом окончил училище, страшно горд собой. Всех, включая коллег-офицеров, считает быдлом. Сам — белая кость, высшая раса. Туп, как пробка. Разговаривает подчеркнуто тихо, вежливо, с солдатами на вы. Матом не ругается. Требует неукоснительного исполнения устава, обращение к нему только строевым, и т.д и т.п. Ничего! У меня полгода совершенно свободных до дембеля!

Замполит роты, капитан. Хоть я и считаю, что замполиты в армии абсолютно не нужны, но этот офицер мне нравится. Хороший человек. И по службе может спросить, и анекдот в казарме рассказать. У него нет высшего образования, он выше взводного по званию и по должности и его уважают солдаты. Вы уже догадались, что взводный его ненавидит. Чуть не забыл, у взводного кличка — ЧМО. Откуда взялась не знаю, но подходит, как влитая.

Ротный, вечный капитан, командир роты кадрового полка. Сомневаюсь, что раньше у него были подчиненные. Запойный пьяница с лицом алкаша с района. Хотя, сняв китель, показывает красивый торс. Не родился, значит, хануриком, и была у него другая жизнь. При формировании полка видел ротного раза три. Раз с подбитым глазом, потом с оторванным ухом, и еще нашли его раз на территории и отнесли спать в БТР. Замполит один пахал за ротного, уважаю.

Объявил мне один раз командир полка трое суток ареста. По обыкновению, слонялся я по территории полка в надежде скоротать время до вечера. Ходил я в том, в чем приехал из спортроты — парадка, ботинки, белый ремень. Заморочки с караулами и прочими тяготами отпадали сами собой. Но тут выскакивает маленького роста майор и спрашивает: что это тут ходит?

Я, каюсь, майоров начальством не считал, и служба проходила без них, и тренера у меня ниже подполковника не было, и друзья у папы были от полковника. Ну, так получилось. Я и спроси: что майору надо? А он — сутки ареста! Я удивился, а он — двое суток! Я был поражен, а он повышает — трое суток! Тут до меня стала доходить серьезность ситуации, и я промямлил: "Есть!" Хотя в Термезе попасть на губу можно было только имея блат в Политбюро.

Майор, оказавшийся командиром полка, подобрел и напомнил, что я должен доложить о взыскании своему командиру роты. Когда он узнал, кто мой ротный, он безнадежно махнул рукой и потерял ко мне всякий интерес. Но я решил быть образцом солдата и двое суток потратил на поиски командира. Нашел его в каптерке соседнего батальона, долго тряс и кричал в ухо о трех сутках ареста от командира полка. Наконец прозвучало, куда мне идти, и я ушел в казарму с чувством выполненного солдатского долга. Больше об этом инциденте мне никто никогда не напоминал.

Небольшое отступление. Прочитал написанное — и самому показалось, что очень плохо пишу об офицерах и прапорщиках. Это неверно. Со многими командирами дружу до сих пор.

Командир батальона. Строг, сух, немногословен. Типичный латышский стрелок из советского кино. Солдаты его побаивались, и иногда он бывал излишне крут. Но это с моей, тогдашнего девятнадцатилетнего солдата, точки зрения. В следующей жизни сочту за честь служить под его началом. Про ротного замполита я уже писал.

Командир соседнего взвода. Лейтенант. Его подчиненным завидовали все солдаты полка. За него и с ним солдаты пошли бы и в ад, и в бездну. ЧМО его фамилию считал матерным словом. Жена ушла. Начальство любимцев солдат не жаловало, после войны капитанил в захолустном военкомате.

Прапорщик, командир комендантского взвода. Когда я служил в разведроте, наши палатки стояли рядом. Строг, известен всему полку, свой в доску, но без панибратства. Все осознавали, что он — командир. Жизнь его вертела и ломала, но он остался самим собой. Твоя могила в соседнем государстве, за 400 километров от моего дома. Я обязательно приеду, и мы с тобой опять поговорим, поспорим и посмеемся.

Начальник штаба батальона. Похож на артиста Черкасова. На одной из операций очень грустный ехал на трофейном ишаке. Вылитый Дон Кихот. Но только увидел своих солдат — веселье и оптимизм рекой! Однажды ударил меня ногой. Я сам виноват — в строю стоял, болтал за жизнь, повернулся спиной к отцам-командирам, и руки в карманах. Ничего страшного, уклонился, его нога прошла по скользящей. Он меня обматерил, я ответил ненавидящим взглядом. Обыденный случай.

Многие офицеры считали возможным и нужным ударить солдата, а я считал это недопустимым. Построение кончилось, зовут меня к штабу. Начальник штаба просит у меня прощения за свое поведение! Мне было так стыдно! Ведь это я в строю вел себя как быдло! Пожали руки, рассмеялись. Запомнил этого достойного офицера на всю жизнь.

Продолжение тут