Как небольшая североевропейская страна была наказана за свою «абсурдную языковую политику»
 
 
«Да, в Северной Германии есть четыре школы с датским языком обучения до 4–го класса. Это ерунда и демагогия низкого пошиба. Перестаньте», — так некий Марцис Бендикс на радио «Балтком» объяснял нам, непонятливым, что никаких русских школ в Латвии не будет. Собственное выступление он охарактеризовал весьма точно: «ерунда и демагогия низкого пошиба», но сама история появления немецких школ в Дании и датских в Германии весьма интересна и поучительна. Тем более что есть юбилейный повод: в феврале 1864 года — ровно 150 лет назад — началась датско–прусская война.
 
 
Неладно что–то в Датском королевстве
 
К середине XIX века Дания была, по сути, двухобщинным государством. Две пятых ее территории и населения составляли немецкие герцогства Шлезвиг и Гольштейн, вошедшие в состав королевства еще в Средние века. В эпоху рыцарей и абсолютизма это не составляло никакой проблемы, поскольку понятия нации тогда не существовало, при дворе все свободно говорили и по–датски и по–немецки, а на каком языке общались крестьяне, мало кого волновало.
 
Беда пришла, когда в XIX веке в Европе повсеместно началась эпоха национального строительства. От которой не осталась в стороне и либеральная буржуазия Германии и Дании. Какие, казалось бы, вопросы — вы стройте национальное государство в Дании, а вы — в Германии. Вот тут–то и возник вопрос Шлезвига.
 
Гольштейн датскими национал–либералами с самого начала считался отрезанным ломтем. Датчан там сроду не было, датского никто не знал, и вообще в Дании он числился скорее формально, входя в состав Германского союза (организации, самый близкий аналог которой в современности — СНГ).
 
Другое дело Шлезвиг. «Три четверти населения Шлезвига не только говорят исключительно по–датски, но даже вовсе не знают употребления немецкого языка, — писал капитан русского Генштаба Чудовский, описывавший войну 1864 года. — Будучи в течение уже нескольких столетий в постоянном соприкосновении с датчанами, оно оданизировалось до такой степени, что даже трудно открыть в нем коренное его происхождение».
 
Если капитан несколько и преувеличил насчет шлезвигцев, то во всяком случае датская прослойка, особенно на севере герцогства, и впрямь была плотной. И вот датские национал–либералы подняли на шит идею «Дании до Эйдера». Река Эйдер аккурат отделяет Шлезвиг от Гольштейна. Осторожные голоса тех, кто предлагал оставить себе только датскую часть Шлезвига — северную, — были проигнорированы.
 
С другой стороны, немецкие национал–либералы в герцогствах выдвинули задачу создания немецкого государства Шлезвиг–Гольштейн и проведения границы по реке Конгео, то есть ровно по северной границе Шлезвига. Ровно с тем же геморроем в виде населявших север герцогства датчан, которые казались тогда легко «излечимыми» соответствующими мерами.
 
В 1848 году в Дании разразилась настоящая гражданская война. Шлезвигские полки подняли мятеж, на помощь соотечественникам пришли Пруссия, Ганновер и другие немецкие государства. Но тогда Европа не дала превосходящим силам немцев раздавить датчан. Несколько раз заключалось перемирие, и в итоге давление Франции, Англии, Швеции (перебросившей целый корпус на остров Фюн) и России (приславшей эскадру в Копенгаген) вынудило пруссаков прекратить «гуманитарную интервенцию». Оставшись одни, шлезвиг–гольштейнцы были «принуждены к миру» в январе 1851 года.
 
Итог трехлетней войны породил у датчан головокружение от успехов. Каковое тут же вылилось в программу одатчанивания немецкого населения Шлезвига. Языковые рескрипты предписывали проводить богослужения на датском и перевести на него же школьное образование в 48 немецких приходах средней части герцогства. Пошло одатчанивание названий, заставляли писать «Фленсборг» вместо «Фленсбург», «Слезвиг» вместо «Шлезвиг».
 
«Такая неумная абсурдная языковая политика Дании в немалой степени содействовала утверждению во всей Германии образа врага, которого видели в датчанах, — пишет современный датский (!) историк Эрик Странге Петерсен. — К тому же эта политика ослабила симпатию к Дании в остальных европейских государствах».
 
Но до поры Дания оставалась триединым конфедеративным государством, каждая часть которого (Дания, Шлезвиг и Гольштейн) представляла собой некий аналог союзной республики СССР. Однако к 1863 году национал–либералы дожали ситуацию. «Проповедовавшее популярные в то время идеи скандинавского объединения и вдохновленное соответствующими обещаниями нового шведско–норвежского короля Карла XV, правительство некритично оценивало ситуацию», — пишет тот же Петерсен. Иными словами, слишком понадеялось на «скандинавское НАТО» и мировое сообщество.
 
А между тем в Европе дули новые ветра, и даже английские дипломаты советовали Копенгагену добром разделить Шлезвиг на две части. Не послушали. 13 ноября 1863 года датский парламент утвердил новую конституцию страны, согласно которой Гольштейн объявлялся автономной частью датской монархии, а вот Шлезвиг — простой провинцией Дании.
 
Нарушение датчанами статус–кво Шлезвига дал Пруссии и Австрии желанный повод для войны — к ней их толкало и общественное мнение. (Тут поневоле вспомнишь незабвенные слова Артиса Пабрикса, сказанные им на прошлой неделе: Латвии ничего не угрожает, пока Россией управляет Путин. А ведь он прав! Как бы при национал–либерале Навальном, плюсующем «Русскому маршу», латышской элите, не пришлось поминать «авторитарного Путина» добрым словом. Как поминали шлезвигцы старых добрых датских королей–абсолютистов, кляня «копенгагенских либералов».)
 

 
 
Дюббель — это вам не Севастополь
 
Против 37–тысячной датской армии союзники выставили 56 тысяч штыков. Могли и больше, но хотели дать понять Европе, что немцы воюют не числом, а умением. У датчан ситуация осложнялась двунациональным составом армии: 2–й драгунский полк, сформированный из гольштинцев, пришлось всю войну держать в тылу, 14–й пехотный — вообще распустить, а 10–12–й пехотные из шлезвигцев — пускать в бой очень осторожно, а то еще перейдут на сторону противника.
 
(Интересно, что многонациональная австрийская империя на эту чисто «немецкую» разборку выслала чешские, хорватские, итальянские полки — но не немецкие… К чести славян, на боеспособности австрийского корпуса это никак не сказалось — дрался как надо).
 
В поле датская пехота, вооруженная дульнозарядными ружьями, не имела никаких шансов против пруссаков с их скорострельными винтовками Дрейзе. Но датчане, вдохновленные почти годовой обороной Севастополя в Крымскую войну, рассчитывали столь же долго мордовать немцев на заранее подготовленной Дюббельской позиции. А там опять вмешается Европа и…
 
Тут быстро выяснилось, что датчане — не русские, а Дюббелю далеко до Севастополя. На дюббельских люнетах не было даже блиндажей для укрытия пехоты, ее приходилось уводить от меткого огня прусской артиллерии на 400 шагов назад. Пруссаки подвели свои осадные траншеи на 300 шагов, и когда 18 апреля они ринулись на штурм, датчане просто не успели занять атакованные валы. Они пали в несколько минут. Общие потери датчан при штурме оказались впятеро больше, чем у атакующих.
 
После того как пруссаки на лодках высадились на остров Альс (прямо под носом у датского броненосного фрегата) и стали готовиться к захвату второго по величине острова страны — Фюна, датчане признали поражение. На сей раз Европа и пальцем не пошевелила, чтобы помочь им. А Швеция вместо корпуса ограничилась присылкой 66 офицеров–добровольцев.
 
Так Датское королевство потеряло две пятых своей территории и превратилось в третьеразрядную страну с населением в 1,7 млн. человек.
 

 
 
От худой войны к доброму миру
 
Немцы отыгрались по полной программе. Хотя по статье 5–й мирного договора должны были провести плебисцит в северном Шлезвиге, про него благополучно забыли. В 1888 году датские школы перевели на немецкий, а в 1896 году было запрещено упоминать даже название «Южная Ютландия» — так датчане называли северный Шлезвиг.
 
Датское меньшинство стиснуло зубы в ожидании реванша. И дождалось — после того как Германия проиграла Первую мировую войну, от нее стали оттяпывать «иноязычные» куски. В 1920 году в Шлезвиге в два этапа прошел плебисцит. На первом голосовала северная часть, там 74,9% высказалось за возвращение в лоно Дании. В центральном Шлезвиге 80,2% был подано за то, чтобы остаться в составе Германии. (На голосование в южном Шлезвиге не стали тратить деньги ввиду очевидности результата). Так Шлезвиг был разделен на датский и немецкий.
 
Однако в Копенгагене нашлись желающие повоевать напоследок (в Первой мировой Дания ведь не участвовала) и, плюнув на результаты референдума, сдвинуть границу дальше на юг. Вернуть королевству хотя бы город Фленсбург, в котором датчан, заметим, на тот момент было не больше, чем латышей в Двинске. Король тогда проявил благоразумие, отправил раздухарившееся правительство в отставку, и страсти постепенно улеглись.
 
Во время Второй мировой, когда Дания была оккупирована Рейхом, местные нацисты предложили вернуть северный Шлезвиг Германии. Но Гитлер не стал ссориться с нордической расой, и датско–немецкая граница 1920 года стала единственной «версальской» линией, которую фюрер оставил в покое.
 
В 1945 году вновь возник проект «расширения Дании к югу» за счет вновь поверженной и обесчещенной собственными злодеяниями Германии. На сей раз политическую мудрость проявил датский парламент, решительно отвергнув идею.
 
Это не значит, что не было конфликтов. По обе стороны границы 1920 года остались этнические меньшинства. Стремясь искусственно увеличить число «датчан» в немецкой части Шлезвига, датское правительство после войны стало выдавать продовольственный паек тем, кто посылал своих детей в датские школы (к тому времени открытые в Германии). Конечно, восторга у немецких властей образованной в 1948 году ФРГ это не вызвало. Стороны вступили в долгие и нудные переговоры.
 
И в 1955 году достигли соглашения, которое и по сей день считается образцовым в Европе. По этому соглашению датское меньшинство в Германии и немецкое в Дании получили абсолютно равные права. Датчане в Шлезвиг–Гольштейне имеют датские детсады и школы всех уровней, в том числе 2 гимназии во Фленсбурге. Кроме предмета немецкий язык, который преподается в том же объеме, что и датский, все обучение проходит на родном языке. Экзамены можно сдавать на датском и на немецком.
 
Ровно та же ситуация в «немецкой» Дании. Еще штрих: ради 20 тысяч немцев в Дании датчане отменили избирательный порог, чтобы их партии могли проводить своих представителей в местные самоуправления и парламент.
 
 
Национализм второго сорта
 
Глядишь на все это благолепие и думаешь: почему Латвия не может последовать совету Бисмарка, который говорил, что только дураки учатся на своих ошибках, а умные — на чужих. Нам обязательно воевать, чтобы в итоге прийти к компромиссу типа датско–немецкого?
 
Конечно, тот же Бендикс мне на это возразит, что при Бисмарке Германия и присоединила к себе Шлезвиг. Да, было дело. Но именно Бисмарк в ходе очередного перемирия той войны предложил разделить герцогство на датскую и немецкую части, проведя референдум. (И тут встал представитель России барон Бруннов и молвил: «было бы противно основным началам русской политики», чтобы «шлезвигских крестьян спрашивали, хотят ли они остаться верными своему государю».
 
И вообще Бисмарк… Тут лучше Сергея Юльевича Витте, одного из самых толковых премьеров Российской империи, никто не скажет: «Есть национализм здоровый, убежденный, сильный, а потому непугливый, стремящийся к охране плодов исторической жизни государства, добытых кровью и потом народа, и достигающий этой цели; и есть национализм болезненный, эгоистичный, стремящийся, по–видимому, к той же цели, но, как подчиняющийся более страстям, нежели разуму, нередко приводящий к результатам противоположным. Первый национализм есть высшее проявление любви и преданности к государству, составляющему отечество данного народа; второй составляет также проявление тех же чувств, но обуреваемых местью, страстями, а потому такой национализм иногда выражается в формах диких для XX столетия. Бисмарк был националист первого рода, а Абдул Гамид — второго».
 
Так вот абдул гамидов в Латвии — как грязи весной. А вот Бисмарков днем с огнем не сыщешь.
 
vesti.lv