Круговорот событий, связанных с вхождением Украины в европейскую программу ассоциативного партнерства, вновь проявил разброс мнений относительно этого события — и в самой Украине, и в России. Вновь зазвучали кимвалы взаимных упреков европейской и российской бюрократии. Но и сами граждане родственных стран не отставали, опустившись до уничижительных насмешек.
 

А спрашивается, почему? Почему часть украинцев уже видит себя на пороге прекрасной Европы, а другая часть боится оторваться от России? И что российское руководство так цепляется за Украину, которую никто ни в какую Европу не собирается принимать, что идет на конфликт с европейскими структурами? И понимают ли вообще либерально и консервативно настроенные россияне, чего вообще хотят украинцы, те или эти?
 

Живя за несколько тысяч километров от дома, украинцы не перестают думать о Родине
 

Каждый волен выражать свое мнение, базируясь на собственном опыте. Я хочу высказать свое, глядя с европейского берега, представляющего страну, которая девять лет назад стала частью Евросоюза, и работая в двух странах, которые пребывают в нем довольно давно. Во всех трех странах я встречал украинцев, с которыми общался и по работе, и просто так, и вот мое личное мнение, хотя, кроме своих наблюдений, я сформировал его и прислушиваясь к словам других людей.

 

Такой разный СССР
 

Читая в социальных сетях мнения людей, не живших в СССР в сознательном возрасте, можно подумать, что это была какая-то удивительно унифицированная страна. Гений Эльдара Рязанова, показавшего нам историю про два города, где в типовые дома врезаны типовые двери, которые запирают типовые замки, сделал дурную услугу историкам будущего... Те, кто много ездил в то время по Советской стране, помнят, что, например, в 1980 году Москва и Таллин выглядели совсем по-другому в плане снабжения, чем Куйбышев или Ярославль. Да что там — Рига и Вильнюс отличались настолько, что у моей сумки, в которой я возил гостинцы родне, оторвались раз ручки. Впрочем, дома и двери тоже были не совсем уже одинаковые. 
 

Были и другие различия. Например, в портовых городах были боновые магазины «Альбатрос», для моряков. За 1 бон давали 10 рублей. Джинсы фирменные стоили 5 или 6 бонов. А еще там можно было купить фирменные напитки и сигареты, косметику... Я помню, как в Риге обладание бонами открывало удивительные возможности «фирменного прикида». Классом ниже были магазины «Березка», они торговали за чеки, каждый из которых на черном рынке продавался за 2 рубля. Там выбор, правда, был похуже. Я до сих пор не могу понять, почему советская власть не торговала бонами и чеками официально, отдавая все на откуп всевозможным дельцам... Но дело не в этом.
 

Были ребята и девчата и в Риге, и в Вильнюсе, которых не интересовала цена бонов и чеков на черном рынке. Они одевались «из посылки». Это были настоящие посылки, которые отправляли им их родственники из Швеции, Канады, Германии и других западных стран. И надо ли говорить, что «посылочниками» в подавляющем большинстве случаев были латыши, литовцы, западноукраинцы, но я не слышал про ребят родом из Сибири или Ленинграда, у которых были такие дары из-за границы. И в то время как «русские» проявляли чудеса нелегальной изворотливости, чтобы заработать бабки, «националы» спокойно ждали очередную посылку. Это не их вина или беда: просто у них была близкая родня «за бугром» — они знали, какие там цены, какая там жизнь, к ним позже стали приезжать гости.
 

А когда стал разваливаться СССР, они первыми в массе своей поехали за границу, встречаясь со своими старыми дядями, тетями и одногодками кузинами и кузенами. И именно им было у кого остановиться там, на пресловутом Западе, чтобы начать новую жизнь.

 

Нюансы менталитета
 

Конец 70-х годов ознаменовался в Литве очередным всплеском антисоветских настроений. У нас, например, был арестован преподаватель бурового дела — прямо между парами. Говорили — за антисоветскую пропаганду. Хотя он нам ни о чем, кроме коронок и станков для бурения, не рассказывал. По этой причине в общаге шли бурные дебаты о возможности национальной независимости...
 

Однажды разговор зашел очень странный — об экономической выгоде независимого существования Литвы. Именно как моста между Востоком и Западом. Наши польские и литовские товарищи уверенно объясняли экономику независимости, а русские и латышские с жаром говорили о сакральном смысле ея, который не надо пачкать рассуждениями о торговле. Украинский (по происхождению) товарищ поддержал польско-литовскую «унию» — и идеалисты остались в меньшинстве.
 

Можно было бы и забыть про этот случай 34-летней давности, только вот без малого 10 лет назад Польша и Литва в гораздо большей степени воспользовались благами, которые предложил Евросоюз, — и в плане торговли, и в плане работы: словосочетание «польский сантехник» в нулевые стало общеупотребительным. Нет, и Латвия, и Эстония «тронулись в путь», но литовцы и поляки стали зарабатывать деньги буквально на всем: рижане помнят и целевые поездки в Вильнюс в Гарюнай — на самую большую барахолку Европы, и десанты литовцев с сосисками и маслом, которые раскладывали свой товар на клеенке прямо у вокзала.
 

В Северной Германии, Британии, Швеции у них (поляков и прибалтов) конкурентов особенных не было. А вот в Центральной и Южной Европе они столкнулись с украинцами.

 

Испанские вареники
 

В середине нулевых мне довелось работать редактором газеты «Вести Испании», редакция которой располагалась в провинции Аликанте. Эта провинция мало известна у российских туристов, но вот у украинских гастарбайтеров она пользовалась фантастической популярностью. В те годы, как ни удивительно, в Испании можно было работать на птичьих правах, то есть с просроченной туристической визой, и при этом открыть счет в банке, страховку, отправить детей в школу.
 

Как успевали украинские девушки и парни шить свои национальные костюмы, остается для меня загадкой
 

Работать можно было либо на бесчисленных стройках, укладывая бетон и плитку, штукатуря стены, либо на полях и в бесконечных фруктовых садах. Нет, там же работали и русские, и грузины, и болгары с румынами. Но украинцы не просто работали — они еще умудрялись пестовать свою народную культуру.
 

Когда меня первый раз пригласили на конкурс украинской кулинарии, который поддержало одно из местных украинских культурных обществ, я был поражен, увидев, в кого превратились вчерашние бетонщики и уборщицы. Яркие народные костюмы, игрушки, рушники и, конечно же, народные блюда.
 

Жюри, которое состояло в основном из представителей местных муниципальных властей и бизнеса, ни слова не понимало по-украински, но не в этом было дело: песни и танцы, жанровые сценки, а главное, вареники, борщ, соленые огурчики по-нежински, сало и горилка — все это покоряло сердца испанских товарищей.
 

Выяснилось, что в этом городке в основном жили и работали выходцы из северных областей Украины, по-моему, более всего из Сум. В соседнем — из Ивано-Франковска и так далее. Больше всего было, как я понял, выходцев из Галичины. Так я увидел воочию, что такое настоящая диаспора.
 

Спустя пару дней на квартиру к одним знакомым приехал веселый парень. Он достал письмо, в котором кто-то просил моего знакомого помочь устроить Петро, — парень отличный, сварщик от бога и поведения трезвого. Он не был ни родственником, ни лично знакомым — он был родственником друга племянника из Канады, чья мама выросла на соседней улице (могу что-то и напутать, но степень родства была примерно такой). Я не слышал, чтобы в русской среде существовали такие вот связи. Потому что мой знакомый тут же стал обзванивать своих знакомых, сообщая, что приехал новенький. Да, говорили они оба на суржике, а со мной — на вполне грамотном русском языке.

 

Вера в Европу
 

Во время моей работы в Испании количество украинцев, проживавших и работавших там, по разным данным, превосходило 200 тысяч человек, а может, и более. Это были разные люди — например, моя кума (я крестный ее дочери) работала радиоведущей на местной радиостанции. Большинство жило как бы на чемоданах: изрядную часть своей зарплаты они отсылали домой. Одна из моих украинских знакомых с грустью говорила, что у нее на родине есть две улицы: Московская и Испанская. Московская застроена домами тех, кто уехал на заработки в Россию, а Испанская — в Испанию. Только вот живут там старики да маленькие дети — нет работы дома.

 

Ужесточение по всей Европе визового режима вызвало среди украинской диаспоры и тех, кто с ними связан дома, надежды на то, что будет отменен визовый режим вообще — Украина же отменила его для граждан Евросоюза. Но Европа не отреагировала на жест доброй воли президента Ющенко. Тем более что у Европы стала болеть голова от другой активной и густонаселенной страны — Польши. А тут ударил и кризис 2008 года.
 

К слову сказать, Польша пережила кризис практически без кризиса. Затянув пояса, поляки работали как черти и смогли показать всей Европе, что они могут работать так, чтобы Европа покупала их продукцию. Однако далеко не все радовались этому — польская свинина, яблоки, молочные продукты стали медленно, но верно выдавливать местные продукты и на полках соседей: Литвы, Латвии и даже Эстонии. За продуктами пошли кухонные плиты, холодильники, мебель, обувь и одежда. А если одна Польша смогла, говорили украинцы, то и мы можем! Только вот нужна ли Европе вторая Польша?

 

Ее величество диаспора

История-разлучница
 

Думается, что все дело в историческом опыте различных народов. Прибалтика и правобережная Украина, конечно же, страдали от нападений с Запада. Но и много хорошего приходило оттуда. Я был шокирован рассказами о «прекрасном времени» немецкой оккупации лета 1918 года, когда кайзеровские войска после Брестского мира заняли практически всю Украину, когда взошла звезда национального лидера гетмана Скоропадского.
 

И во время Гражданской войны на Украине, и до этого, в рамках организованного переселения в Канаду и другие страны, формировалась вполне связанная между собой общность людей. Сейчас, по разным источникам, за пределами Украины постоянно проживают около 10 миллионов человек, которые имеют достаточно тесные контакты с родиной. Было бы совсем удивительно, если бы эти люди не приветствовали хотя бы потенциальную возможность убрать препоны, например в лице того же визового режима.

 

Насколько велика роль диаспоры на Украине, видно из следующих цифр. Всего на Украине живет, по данным переписи 2001 года, 37,5 млн украинцев. Если принять справедливой цифру 10 млн диаспоры, то уже это означает, что за рубежом живет 20% всей нации. Если принять во внимание только тех, для кого украинский — родной язык, а их около 32 млн человек, то влияние диаспоры еще более увеличится. По данным исследований, 44% украинцев, то есть лиц, считающих своей национальностью украинскую, в быту используют украинский язык, а 35% — русский. А это означает, что сумма преимущественно украиноязычных всего 16 млн человек, что уже вообще соизмеримо с размерами зарубежной диаспоры, которая сохраняет именно украинский, а никак не русский язык.
 

Украинские исследователи, анализируя результаты выборов нулевых годов, пришли к выводу: доверие избирателей к политикам связано с теми национальными чувствами, которые политики демонстрируют перед избирателями, и поэтому, скорее всего, именно национальные чувства украиноязычных украинцев склоняют их к доверию тем политикам, которые на украинском языке убеждают, что жизнь улучшится благодаря вступлению Украины в Евросоюз и защите украинского языка и культуры. Их невозможно переубедить — у них свой опыт, своя правда. Для них Европа — это место жительства и работы, это то, где их родные и друзья. Почитай — у каждого.
 

Но своя правда и у русских. Это отдельная тема, но позволю только отметить, что если бы руководство Евросоюза предложило России свою реальную «дорожную карту» развития ассоциации с Европой — синхронно с Украиной, Грузией, Молдавией, — то многие бы напряжения были сняты, а молодые люди в той же Москве могли сказать: «Мы русские — мы европейцы».  
 

Slon