А начиналось всё так...

«Димка, в море пойдёшь?» — нормальный вообще вопрос для человека, который никогда не слышал слов «кнехт», «корма», «переборка»? Я уже не говорю про брашпили, траверзы, твиндеки и прочие балясины.

И да, мне было 18 лет. И ещё годом раньше не стало страны, в которой я родился, а новой пока толком не было.

Вопрос был абсолютно абсурдным, как и ответ. Если кому-то мой неожиданный отъезд в Голландию кажется авантюрой, то что было тогда, в 1992 году?

Я спокойным голосом сказал маме, что пошёл в море, взял полиэтиленовый пакет с носками и трусами — и, да, ушёл в море.

Сначала на пару недель по Балтике, потом ещё на пару, потом на месяц на север Шотландии — и тогда уже мама поняла, что я не шучу и не сплю всё это время в сарае.

Последним моим в роли матроса портом был голландский Иймюйден.

(До этого были порты, в которых я вряд ли еще когда-нибудь побываю. Это Лервик на островах севернее Шотландии. Это Торсхавн, столица Фарерских островов, где не растёт ни единого дерева. Это Упернавик, вообще чёрт-те где за Полярным кругом в Гренландии.)

Аймауден, а именно так он на самом деле называется, таки был в континентальной Европе, и теоретические шансы были.





Шли годы, десятилетия, шансы таяли.

И вот я полгода как в Голландии. В Аймауден я собирался поехать с первого дня, но всё как-то не складывалось, а тут приехала экс-солистка моей жизни, ну и грех было не отправиться туда с личным фотографом. Пока ехали, нигде даже не ёкнуло.

Пересадка была в Гарлеме, в котором я тоже когда-то побывал и впервые в жизни купил ботинки. Вспоминать Гарлем смысла не было никакого, ибо запомнилось мне крайне немного. Мы же приехали в Европу абсолютными «чукчами», ничего не знали, включая язык. Вышли тогда на какой-то остановке и пошли в самый яркий из магазинов. Ну вот такой критерий был тогда самым весомым.

А в море ходят преимущественно мужчины, поэтому мы были там с коллегой. Первый раз в жизни я выходил из магазина на крейсерской скорости и долго её не сбавлял. Мы ж не привыкшие к этим всем нюансам тамошним. Зашли вдвоём. Стеклянные витрины, всё очень яркое, упаковка так аж и сияет. Когда среди всей этой небывалой красотищи я увидел исполинских размеров пенис Гулливера, меня сдуло из магазина мгновенно.

После пережитого шока и приступа зависти запомниться могло только что-нибудь тождественное. И оно запомнилось. В нашем представлении общественный туалет — это бетонный куб с дырами, поросший мхом, с запахом хлорки до рези в затылке и полукилограммовыми зелёными мухами.

Я долго искал что-нибудь похожее, но на загнивающем Западе не было даже таких элементарных условий гигиены. Зато посреди улицы стояли кабинки, куда нужно было закинуть гульден, и каким-то неведомым образом дверь открывалась сама. А я же смотрел фильм «Гостья из будущего». Поэтому перед тем как решиться на этот ответственный шаг, я два раза выглянул, как бы запоминая остановку, где выходить.

Всё бы ничего, но там не было сливного бачка и цепи с гирькой! А я, блин, в центре Европы, я не могу так уйти. «Электроника» ведь я тоже смотрел. Когда я там уже пообвыкся, начал на кафель нажимать — в надежде, что где-то у него должна быть кнопка. Когда совесть подошла к концу, я плюнул и вышел, оставив всё добро на родине великого Ван Гога. Как только дверь за мной медленно закрылась, там внутри всё зашипело, зашелестело и через минуту заглохло.

Это сейчас всё звучит смешно, а тогда был 94-й год на дворе.


Мы пересели на другой автобус и направились в порт Аймауден. Я впивался глазами в здания, пытаясь узнать хоть что-нибудь. Мы шли по узким пустынным улочкам, и я не мог найти магазин, где купил бутылку миндального ликёра, после чего впервые в жизни был пьян. Да, в 20 лет. Я не нашёл закусочную, где продавались эгбургеры (это те же гамбургеры, но с жареным яйцом внутри). Не было и магазина, где я купил джинсовую куртку, после чего стал первым парнем в каюте. Ничего...

Мы увидели башни кранов, а значит, порт уже был близко. В памяти выплывали какие-то картинки, но пока их никак не удавалось сопоставить с реалиями сегодняшнего дня.

Наконец мы добрались до рыбацкой гавани — и я «поплыл».

Здания, которые не были облицованы в современный углепластик, мне казались знакомыми. Я вглядывался в старую кирпичную кладку и убеждал себя, что это и есть то место, куда мы пришвартовались почти четверть века назад. Наделал фотографий, потрогал рыбацкие снасти, фалы, гаки, лееры.

Даже залез без спросу на палубу сейнера и сделал пару кадров.

С чувством выполненного долга мы пошли обратно на остановку. Надо сказать, что морская романтика на женщин не действует совсем, и моей спутнице срочно захотелось кофе. В порту. В воскресенье. В Пасху.


Всё было закрыто, естественно, и я подошёл к единственному человеку на причале — спросить, где у них тут кофе хлебнуть можно. Он нехотя обернулся и посмотрел на меня уставшими глазами. Он был сильно помят, голос и лицо пропиты, длинные неухоженные волосы с жёлтой проседью развивались на ветру. Было очевидно, что это старый моряк, которому здесь, на берегу, неуютно, не его здесь всё, потому и пьёт.

Я впроброс сообщил, что был в этом порту в 94-м году, пацаном совсем, матросом, и теперь ищу место, где мы выгружали палтуса. Какая-то искорка с чертовщинкой промелькнула у него в глазах, и он резко исчез за дверью. Через минуту мы с ним уже разглядывали старую морскую карту, и он показывал, где и как суда заходили в порт.

Пока он рассказывал, у меня начала вырисовываться картинка, и я понял, что стоял не на том причале.

Спутница моя не разделяла нашего восторга от воспоминаний и продолжала требовать кофе. Так уж получилось, что на причале, к которому я шёл спешной походкой, находился бар. Я оставил спутницу с местными рыбаками в баре, а сам пошёл на «пристань загулявшего поэта». В воспоминания, в молодость, в беспечность, где сердце замирало от восторга, когда волна перелетала рубку и била по иллюминаторам так, что сквозь резиновые уплотнители проступали капли. Где дух захватывало от падения с волны вниз, и когда закладывало лагом, приходилось висеть на штурвале не касаясь палубы. Где ты абсолютно бессилен в бушующей пучине, и тебе не страшно не потому, что ты сильный, а потому, что нет смысла бояться.


P.S. Понятное дело, к моему приезду причалы освободили, и я смог насладиться пейзажами в гордом и трепетном одиночестве. У меня так колотилось сердце от волнения, что даже закружилась голова. Именно на эти кнехты были накинуты наши швартовы целую неделю. Я достал телефон и набрал латвийский номер. Эти же чувства должен был испытать и он, сказавший мне 25 лет назад: «Димка, в море пойдёшь?..»

1994-2017

 

---

Записки из Голландии
 
Дама из Амстердама и немного про торт
Пирог по-русски. Не без мата, словаря и бутылки вискаря
За сметаной. Дама из Амстердама — 2