Окончание. Начало — здесь


Примечательно, что публичные мнения российских олигархов по поводу экономических последствий милитаристской активности «русского мира» не слышны.

Идеологи «русского мира» используют кажущуюся революционную смену власти в Украине как повод для нешумного перехвата власти в России под прикрытием роста популярности президента В. Путина. Так проявляется стремление невостребованной части сословия силовиков взять реванш за отдачу власти в 1993 году.

Идеологи сословия силовиков тянутся к власти весь постсоветский период, наращивая культ пропаганды милитаризма вокруг «главного системообразующего события» — Второй мировой войны. Идея бесконечной священной войны с мировым фашизмом³ призвана заполнить пустоту, оставшуюся после банкротства коммунистической идеологии.

Молодежи должны быть понятны перспективы жизни в родной стране — это либо увлекательная учеба, созидательный труд и обеспеченная жизнь, если в государстве существует конкурентоспособное предпринимательство, либо пожизненный патриотический труд и самоотверженная кровавая борьба за безопасность и честь своего отечества, если государство существует в окружении «идеологических врагов».
 
В капиталистическом государстве именно накопители капиталов по роду своей деятельности лучше других сословий знают экономические риски и перспективы хозяйственных отраслей, а силовики лучше других видят военные риски и оборонные возможности.

Политики и население должны получать от накопителей капиталов и от силовиков сигналы о рисках и возможностях, чтобы своим отношением делать взвешенной политику развития и безопасности государства.
 

Однако жители постсоветских государств за 25 лет еще не освоились с «правилами жизни» при капитализме.

Активное меньшинство⁴ избирателей учится строить партии и говорить с большинством избирателей, посещающих выборы. Избирающие учатся различать партии и ценить свой голос на выборах, а упорствующие советские люди борются с капиталистическими «правилами жизни», пытаясь вместо осмысления «западного» опыта навязать миру собственную обиду и злобу.

Идеологи постсоветского милитаризма забыли, что смысл существования сословия силовиков заключается в служении мирному народу. Сегодня лукавые слуги готовы жертвовать миром и народом, спасая свое сословное благополучие и былой престиж.

В такой ситуации внешние силы, возможно, могут усилить политическую нестабильность постсоветских государств, но никак не могут нести всю ответственность за отсутствие у людей навыков политической самостоятельности.

По-видимому, каждое уважающее себя капиталистическое общество, тем более, претендующее на важный международный статус, само должно строить сословные отношения и отвечать за свои внутренние революционные настроения — спасание себя за счет внешней агрессии создает смертельно опасные международные взаимоотношения.
 

Как капиталистические общества строят свои отношения с «избыточными» силовиками?

Иногда нация «откупается» от силовиков, давая им на иждивение определенную долю государственных доходов от экспорта природного сырья. В других ситуациях нация может не вмешиваться в то, как силовики развивают свой геополитический бизнес экспорта оружия (в 2014 году США имели 31% мирового экспорта оружия, Россия — 27%, Китай — 5%, Германия вместе с Францией — 11%).  
 
В России сословие силовиков под идеологическим предлогом властно вклинивается в отношения между неэффективными приватизаторами капиталов и недовольным своим положением наемным трудом. У «силовиков-защитников» заведомо нет ни малейших сомнений, что именно Запад «будет разжигать недовольство и мятежи внутри России».

Однако источник революционных настроений всегда находится внутри самого капиталистического общества — напряжение порождается неуравновешенными отношениями между трудом и капиталом. Партнерство между участниками экономической жизни развивается, если владельцам капиталов нужны конкурентоспособные работники для производства конкурентоспособных товаров.

Если производства товаров нет, то каждая сторона замыкается в своем обособленном мире — владельцы капиталов при деньгах и своих частных потребительских возможностях, работники — в беспросветной невостребованности знаний, способностей и самой человеческой жизни.

Реагируя на отсутствие у «русского мира» внятных немилитаристских целей развития, постсоветские капиталисты не инвестируют в развитие бизнеса, не создают рабочие места.

Что в таких условиях делать активным работникам? Полжизни ждать окончания приватизации? Поддерживать милитаризм и гибнуть?
 

И вот неприятный вопрос: что при отказе от защитно-наступательной милитаристской идеологии произойдет с теми людьми, кто достаточно долго все же не будет востребован постсоветским капитализмом?

Проблема «лишних людей» не нова и не уникальна — в период развития европейского капитализма с этой болезненной проблемой столкнулись многие общества. Например, к 1910 году каждый пятый швед жил в США, а всего Швецию в начале ХХ века покинуло около 1,3 миллиона человек (при 5,5 млн жителей).

Не менее тяжелый путь человеческих разлук прошли поляки — в результате событий XIX и XX веков каждый третий этнический поляк сегодня проживает за пределами Польши, в том числе 10,6 млн в США, 2 млн в Германии, 1,8 млн в Бразилии, 1,1 млн во Франции, по 0,9 млн в Канаде, Украине и Белоруссии, 0,5 млн в Великобритании, 0,45 млн в Аргентине, 0,35 млн в Литве и 0,3 млн в России.

В Италии становление капитализма и государственности также сопровождалось значительной эмиграцией — сегодня за рубежами Италии насчитывается более 58 млн этнических итальянцев, а в самой Италии проживают 62 млн человек. С 1876 по 1976 год из Италии в другие государства Европы эмигрировали 12,5 млн итальянцев, а на американский континент — 11,5 млн.

Закон США от 20 февраля 1907 года запрещал въезд на территорию страны, среди прочего, слепым, хромым, глухонемым, горбатым, слабоумным, беременным незамужним женщинам, анархистам, лицам старше 40 лет, которые не смогут предъявить сумму не менее 250 итальянских лир и не докажут, что следуют к близким родственникам, которые обязаны содержать их или предоставить работу. 
 

Сегодня постсоветская экономическая эмиграция не так драматична — авиарейсы, видеосвязь и мобильный телефон скрадывают расстояния, школа дает знания иностранных языков, знакомые делятся опытом зарубежной жизни, сервисные фирмы помогают в оформлении документов и в трудоустройстве.

Кто-то едет на Запад, кто-то в Россию, кто-то едет из одного региона страны в другой — это снижает давление безработных на рынок труда, снижает потребность работоспособных людей в социальных пособиях. Однако и сегодня реально оценивать эмиграцию могут лишь те, кто сам искал работу за рубежом и на годы расставался со своими близкими.
 
За 23 года постсоветского капитализма население Латвии сократилось на 25% (на 0,66 млн человек). Мы теряем родных, друзей, знакомых и коллег — умерших или навсегда уехавших из Латвии. Утрату не восполняют родившиеся и приехавшие — их недостаточно, чтобы население не сокращалось.

Депопуляция происходит из-за давящей экономической невостребованности — люди, ощущающие это давление, не видят жизненных перспектив, иногда впадают в уныние, не ценят свое здоровье и жизнь, считают несвоевременными для себя человеческие чувства к семье и детям.

На фоне депопуляции крайне неприятно вспоминать, что за 23 последних года советского периода население Латвии приросло на 13% (на 0,35 млн человек).

«Пророссийскими силами» ругают тех, кто публично напоминает демографический факт, что в послевоенный период население прирастало и за счет естественного прироста латышей (с 1,30 млн в 1959 г. до 1,39 млн в 1989 г.), а не только за счет того, что в Латвии в разные годы оседало от 16% до 30% «проезжих» людей, безостановочным потоком протекавших через строившиеся в Латвии советские заводы и войсковые части.
 

При переходе к рыночной экономике накопители капиталов не разъясняли латвийскому обществу важное и ставшее неожиданным обстоятельство: масштабы латвийского рынка всегда были слишком малы для существования прибыльных дорогих производств со сложными технологиями — автостроения, вагоностроения, металлургии, радиоэлектронной промышленности, легкой промышленности, океанического рыбного промысла и т.п.

Таким производствам необходимы большие начальные и развивающие капиталовложения, большие зарубежный рынки сбыта продукции и сложная система подготовки разнообразных высококвалифицированных специалистов.

Латвийские гиганты советской промышленности были обречены, так как в результате долгой, отчасти стихийной, отчасти все же ориентированной на социальную справедливость «сертификатной» приватизации возможности накопителей капиталов оказались недостаточны для управления крупными предприятиями с тысячами работников.

В 2014 году в Латвии было около 700 мультимиллионеров, владевших суммарным состоянием около 4 миллиардов евро.

Достаточно ли таких капиталов, чтобы бизнесу потребовалось все трудоспособное население? Для сравнения — только на реновацию четырех европейских автомагистралей Латвии (обозначаемых на дорожных картах как Е-67, Е-22, Е-77 и Е-262) в 2006 году требовалось не менее 1,4 миллиарда евро. Половину суммы предполагалось получить из Европы, около 250 миллионов — из латвийского бюджета. 

А привлечение частного капитала было под сомнением по той причине, что у частников не было достаточного количества свободных денег.
 
Почему приватизация не превратила работоспособные советские предприятия в цветущий частный бизнес? Куда пропали деньги? Очевидно, что какая-то часть стоимости предприятий ушла на престижное потребление (на виллы, яхты, шубы, сафари, телохранителей) и на получение опыта в бизнесе, а основная часть ценности просто «сгорела» — попробуйте оставить завод на несколько лет без владельца и увидите, как изменится его работоспособность и стоимость.
 
Сегодня у предпринимателей Латвии не так много прибыльных идей — что производить и где продавать. Финансисты воздерживаются кредитовать бизнес, так как есть опасения, что внешняя политика может многие обстоятельства изменить.

В Латвии мало больших предприятий и нет массового хорошо оплачиваемого спроса на сложный труд. Велик спрос на образование, которое можно применить на зарубежных рынках труда, поэтому Латвия в 2006 году занимала второе место в мире по количеству студентов на 10.000 жителей.
 

Казалось бы, самое логичное при болезненной экономической депопуляции — это вернуться «домой» из европейского «капиталистического ада». В Латвии, как и везде, есть сторонники идеологии «русского мира» и кто-то из них даже воюет в Донецке за эти идеи. Но трудовая эмиграция в СНГ (в основном в Россию), достигшая в 1992 году 54.000 человек, упала до 4-5 тысяч в год, а эмиграция в Евросоюз с 1100 человек в 1992 году выросла до ежегодных 10-30 тысяч.
 
Большинство латвийцев достаточно сдержанно относится к антизападным «защитным» устремлениям «русского мира».

Движения в прошлое не будет, так как в трудоспособный возраст вступило поколение, чьи родители мечтали о свободе и рожали детей для жизни в перестроенном мире — небывалый в истории Латвии всплеск рождаемости не случайно был в 1986-1988 гг., на пике отсутствия простейших советских потребительских товаров и в надежде на то, что рыночная экономика обеспечит лучшие условия жизни.

В те годы латвийские лидеры перемен о многих предстоящих трудностях не задумывались и, возможно, о многом умолчали, вызвав неприятное ощущение обмана. Но даже при обидах на лидеров общество оказывает внимание и поддержку предпринимателям, ожидая экономических успехов, рабочих мест, уплаты налогов и уважения к обществу.
 

Постсоветская политика сложилась так, что в Латвии, так же как на Украине, не осталось идеологически доминирующего сословия силовиков.

Люди, в прошлом связанные с советскими силовыми структурами, либо уехали, либо нашли себя в предпринимательстве, либо стали наемными работниками, либо состарились.

От латвийского сословия силовиков общество не ожидает мощной вооруженной защиты государства — чувство безопасности скорее связано с интеграцией Латвии в западные структуры. Примечательно, что Алфредс Рубикс, яркий лидер бывшей компартии Латвии, активно поддержавший ГКЧП и осужденный за это на 8 лет лишения свободы, в 2009-2014 был депутатом Европарламента от Латвии.
 
Сегодня европейски-благожелательное отношение Латвийской Республики к бизнесу вызывает запальчивую неприязнь у некоторых политиков партии «Русский союз Латвии»:

«… (Бизнес не инкубатор русской элиты.) Бизнес является частью правящей латышской элиты! Состоятельные русские полностью интегрированы в нее, даже если не говорят по-латышски. Все равно в любом учреждении перед ними откроются любые двери и их обслужат по-русски, все понимают, что это «нужные люди». Поэтому они русского вопроса могут и не замечать. Даже больше того, те, кто поднимает этот русский вопрос, замахиваются на стабильность, объективно являются возмутителями спокойствия. А девиз бизнеса — «стабильность любой ценой». Только вот для русской общины эта «любая цена» действительно становится очень дорогой»
 

Я согласен, что бизнесу жизненно необходима политическая стабильность, согласен, что эту стабильность нельзя удержать любой ценой, ибо люди, избалованные жертвами, перестают ценить чужой труд и чужие жизни.

Поэтому лучшее, что Латвийское государство и латвийские партии могут делать — поддерживать взаимное уважительное партнерство с бизнесом.

Сегодня Латвия напоминает описанную В. Маяковским демократическую республику 20-х годов. Благодаря тому, что латвийские работники, независимо от этнической принадлежности, вторично заплатили огромную цену за развитие рыночных отношений, Латвии снова удалось шагнуть в Европу.

Нам предстоит еще много пройти и многое понять.

Но если мы шагнем назад сами или под конвоем «вежливых спасателей», нам придется платить эту огромную цену еще не раз.


 

P.S. Напоминаю, что высказываю не партийную позицию, а свое личное понимание политических процессов.

 

Izvēlējos par šo tēmu runāt krieviski, cerībā, ka „krievu pasaules” ideologiem tā būs saprotamāki „ārpasaules” kontrargumenti. Savukārt, „latvisko” partiju ideologus aicinu padomāt — kāpēc Latvijas politiskā sistēma ir tik pakārtota militāristiskās propagandas mītiem? Vai šādi mēs pieļaujam domu, ka Latvijas sabiedrībai nav vienojošu mērķu?