И от этого мне становится немного грустно. Неужели все лучшее уже написано, и я никогда больше не смогу ощутить внутри себя эту сладостную вибрацию звука, которую срывают с рояльных клавиш его пальцы, этот неповторимый латышский акцент, добавляющий шарм любой его песенной композиции, в которой почти всегда чувствуется некая драматургия, выполнение некой сверхзадачи…

Порой это проявляется в виде какой-то щемящей душу тоски, беспокойства, тревоги, душевного надлома, проникающих в тебя вместе с первыми аккордами его песен. И тогда мне кажется, что они прилетают из прошлого и что я знаю источник этих ощущений — это была та, настоящая боль, которую чувствовали в годы советской власти многие латыши. Они бескорыстно любили Латвию и не могли оставаться равнодушными к утрате ее независимости. Тогда это были искренние чувства, и многие славяне разделяли их.

Я ехал прочь: иные сны...

С тех пор двадцать раз Даугава покрывалась льдом. И каждый день, без меры и не без корысти, эта боль выставлялась напоказ, выпячивалась и подновлялась.

За это время штатные носители популярного национального страдания сумели неслыханно обогатиться, превратив индустриальную страну в нищую побирушку, а в славянскую душу насильно, вопреки ее желанию, загнать ген неспровоцированной ненависти. Это умудрились сделать слуги маленького, рассудительного народа, почитающего природу, мягкий юмор и хоровое пение. И народ не был против.

Двадцать лет они по ночам ковыряют ранку — этот след вирусной инфекции большевизма, чтобы утром предъявить миру «кровоточащее доказательство своей боли». При этом тщательно скрывается источник инфекции и генетика вируса. Ведь возбудители болезни имели латышские фамилии, особенно в военной и карательной областях.

Они же участвовали в планировании «оккупации», возглавляли «оккупационную» администрацию на местах, формировали списки на депортацию и управляли концлагерями. А латвийская армия, не сделав даже попытки защитить страну от внешней угрозы, добровольно приняла присягу и была переформирована в 24-й стрелковый корпус РККА.

Фантомная боль: как лечить то, чего уже нет

Сотрудничество с оккупантами — всегда уголовно наказуемое деяние, даже в такой прекрасной и жизнерадостной стране, как Франция. Однако за добровольное сотрудничество с оккупационным режимом многие граждане Франции заплатили высокую цену. При этом гордые французы не ныли на публике о своей боли, не выклянчивали у нее жалость, а просто устранили причину своего недуга в открытом судебном процессе.

В результате: граждане Франции, входившие в состав оккупационного правительства, были признаны виновными в государственной измене и приговорены к «преданию смертной казни через расстрел, с конфискацией всего имущества», а многие деятели культуры, запятнавшие себя поддержкой оккупационного режима, были приговорены к «общественному бесчестию».

И это понятно, потому что в уголовном законодательстве подавляющего большинства стран мира сотрудничество с оккупантами квалифицируется как преступление против своего народа, как государственная измена и наказывается в соответствии с законами своего времени.

Какие же перспективы в этой связи сегодня у Латвии?

Они впечатляют масштабами предстоящих открытий — ведь требование осудить внешнего агрессора неразрывно связано с определением справедливого осуждения его пособников — второй, равноценной и неотделимой половины «дела об оккупации». И пока она не будет раскрыта с той же полнотой, что и первая, вопрос о признании оккупации звучит вызывающе бестолково, ведь нельзя признавать то, чего наполовину еще нет.

Поэтому вопрос этот сегодня можно формулировать только так: признаете ли вы полуоккупацию Латвии? Странно, но этот абсурдный вопрос является самым популярным у одной части политиков Латвии, и еще более странно, что другая часть теряется, краснеет и не знает, как на него ответить. Ну что же — «точность мышления есть нравственная обязанность только тех, кто к этому мышлению приобщен».

А тем, кто просто обеспокоен правомерностью применения термина «оккупация», следует не требовать по-детски ее признания друг у друга, а по-взрослому обратиться в соответствующие международные инстанции, как это сделала Сербия по поводу Декларации независимости Косово, и получить ответ, с которым все будут обязаны считаться.

Однако в ближайшее время это не сделает ни Россия, ни Латвия. Потому что ни та, ни другая не хочет серьезно обсуждать проблему в целом — и каждая по своим причинам. России неудобна тема внешней агрессии, а Латвии — пособничество «оккупантам». Поэтому обе страны единодушно и выбрали самый надежный способ заморочить проблему — поручить ее решение историкам.

Это уважаемые и просвещенные люди, они имеют свои ученые труды и звания, свои школы и своих учеников, спонсоров и работодателей. Но что же станет с теми из них, кто публично признается, что был неправ? Ученики разбегутся, может, и не все, а уж спонсор точно не даст больше ни гроша.

Да, историю пишут историки, но преимущественно по заказу власть имущих, поэтому до сих пор и не существует одной, общей политической истории.

Эх, напрасно пошел в политику Паулс! Теперь его могут пинать и те, и другие, по делу и просто так, из зависти — люди всегда завидуют таланту. А ведь мог он гордо и независимо парить в небесах и «с высоты божественного звука» тревожить наше общее неустройство.

И от этого мне становится немного грустно. Неужели все лучшее уже написано, и я никогда больше не смогу ощутить внутри себя эту сладостную вибрацию звука, которую срывают с рояльных клавиш его пальцы, этот неповторимый латышский акцент, добавляющий шарм любой его песенной композиции, в которой почти всегда чувствуется некая драматургия, выполнение некой сверхзадачи…