Во втором номере «Журнала российских и восточноевропейских исторических исследований» за 2017 год, издаваемого Фондом «Историческая память» (Москва), опубликована рецензия его главного редактора Владимира Симиндея на весьма любопытную книгу латвийских историков Эдвина Эварта и Юриса Павловича «Повседневная жизнь в Латвии во время оккупации нацистской Германией. 1941-1945».

По договоренности с автором представляем текст рецензии на суд ИМХОклуба.
 

   
 
  

---

    
EVARTS E., PAVLOVIČS J. IKDIENAS DZĪVE LATVIJĀ NACISTISKĀS VĀCIJAS OKUPĀCIJAS LAIKĀ. 1941-1945. RĪGA: ZINĀTNE. 2016. 368 LPP.


Книжная полка изданий, посвященных истории повседневной жизни на захваченных нацистами территориях, пополнилась монографией знакомых читателям «Журнала российских и восточноевропейских исторических исследований» латвийских историков Эдвинса Эвартса и Юриса Павловичса¹ «Повседневная жизнь в Латвии во время оккупации нацистской Германией. 1941-1945».
    

---

 
Содержательно монография поделена на шесть частей, включает в себя также введение, заключение, приложение, список источников и литературы, аннотации на немецком и английском языках.

В первом разделе дан обзор источниковой базы, представлен анализ латышскоязычной (включая советскую, эмигрантскую и современную) и зарубежной историографии по тематике исследования. Дефиниции и методологические характеристики понятий «повседневная жизнь» и «история повседневной жизни» также нашли свое отражение в данном разделе (с. 28-49), однако именно эти аспекты в работе Э.Эвартса и Ю.Павловичса вызвали критику у их латвийского коллеги Каспарса Зеллиса, выступившего с полемически заостренной минирецензией.

В ней авторы книги, в частности, упрекаются в том, что ее содержание не укладывается ни в одну из устоявшихся исследовательских парадигм (Фернана Броделя или Мишеля де Серто), а сам текст представляет из себя скорее эссе на разные темы². При этом, на наш взгляд, несколько расширительный (и в этом смысле небесспорный) подход авторов к определению предмета исследования, однако вовсе не то же самое, что пытается вменить К. Зеллис: авторы-де вовсе не выделили объект исследования³.
 




Второй раздел описывает социальную иерархию латвийского общества под нацистами, изменения преобладающих настроений среди жителей, семейную жизнь и детство в условиях войны и оккупации и др.

Так, первым заметным изменением стала эвакуация из Латвийской ССР десятков тысяч должностных лиц, активистов и сторонников советской власти и членов их семей, расправы над схваченными «политически неблагонадежными» лицами. Авторы отмечают, что до конца лета 1941 г. была фактически деклассирована, поставлена в унизительное и опасное для жизни положение десятая часть сельских жителей Латвии, которых посчитали «попутчиками большевиков» (с. 52).
 

«Первые два или даже три месяца прошли в уверенности, что происходит восстановление порядка прошлых лет, который от времен независимости отличается исключением из общества евреев и особым благоволением активнейшим сторонникам нового режима. В надежде на последнее, немалое число амбициозных людей использовало бюрократический беспорядок и получило полномочия занять различные должности чиновников низкого ранга, которые обычно могли сохранить до осени, когда было завершено введение немецкого гражданского управления» (с. 52-53).
 

Однако «восстановление старого порядка» на практике означало не только изоляцию и уничтожение евреев, но и вытеснение на обочину жизни других нелатышских этнических меньшинств — русских, белорусов, поляков: «Повседневность «немецкого времени» на нашей земле, включая Латгалию, была строго и выраженно латышской всюду, где та не должна была быть немецкой, с заключением меньшинств в рамки своих локальных общин и их крайне негативной реакцией на происходящее» (с. 53).

Близость к оккупационным структурам и способность «достать» товары (включая вещи убитых евреев) и продукты в условиях карточной системы могли возвысить былых маргиналов, тогда как отправка на принудительные работы в Германию была способна маргинализировать даже и часть людей умственного труда.
 




«Доходы и система распределения» — так авторы назвали третий раздел, в котором представлено описание и попытка реконструкции взаимоотношений жителей с оккупационными и коллаборационистскими властями, а также между собой в деле добывания пропитания и вещей.

Конфискационная по сути своей денежная реформа, проведенная оккупантами 1 июля 1941 г. (вводилось временное параллельное обращение специальных оккупационных рейхсмарок-«остмарок» и рублей по курсу 1:10, что примерно в пять раз обесценивало накопления и доходы), способствовало резкому обеднению работников по найму, образованию дефицита семейного бюджета даже при двух работающих взрослых и одновременно — быстрому нарастанию товарного дефицита из-за наплыва рублевой массы из других оккупированных территорий СССР, чем пользовались определенные группы немецких оккупантов и местных спекулянтов.

В условиях принудительной закупки в интересах рейха товаров по невыгодным для латвийских производителей ценам и введения (а затем и череды кризисов) карточной распределительной системы, возросла до небывалых в Латвии высот роль т.н. «черного рынка», со всеми его криминальными рисками (с. 152-175).
 




Четвертый раздел посвящен (не)возможностям жителей Латвии в повседневной жизни под немцами получать некоторые из важных услуг: транспортировку людей и личных вещей, медицинское обслуживание и… правовую защиту (насколько это вообще возможно было в условиях войны и репрессивных практик нацистской оккупационной власти; однако жители нуждались, по крайней мере, в адвокатах для грамотного составления завещаний и различных жалоб).

На страницах книги нашла свое отражение и тема частичной денационализации (реприватизации) ранее национализированных советской властью предприятий, мастерских и др. имущества.

С одной стороны, немцы из пропагандистских и хозяйственных соображений заинтересованы были в реприватизации предприятий розничной торговли, ресторанов, мелких мастерских (их могли вернуть прежним владельцам, если те гарантировали способность организовать и обеспечить хозяйственную деятельность, в противном случае рассматривались заявки других претендентов).

С другой стороны, земельные и лесные угодья, крупные и средние предприятия воспринимались как трофеи и резервировались в интересах германских фирм и предпринимателей. Всего из числа 6662 национализированных в период установления советской власти в Латвии (1940-1941 гг.) предприятий было к сентябрю 1944 г. реприватизировано с разрешения немцев лишь чуть более трети (с. 193).
 

Культурные и духовные аспекты повседневной жизни в поднацистской Латвии охвачены в пятом разделе книги. Жесткий контроль немцев (в т.ч с помощью коллаборационистов) за созданием, распространением и потреблением информации, работа пропагандистской машинерии, использование прямой дезинформации и репрессии лишь подстегивали волны слухов, охватывавшие раз за разом латвийских жителей.





Наоборот, несколько разряжали напряженность дозволяемые нацистами виды популярного отдыха — кино и театрально-концертная деятельность, впрочем, не лишенные идеологической цензуры и пропаганды. В частности, кинофильмы предварялись еженедельными пропагандистскими киножурналами «Die Deutsche Wochenschau» или «Europa Woche», а завершались местными выпусками — «Die Ostland Woche» и «Die Ausland Woche» (с. 248).

Затронута в пятом разделе и религиозная жизнь (с. 269-275), однако читатель был бы вправе ожидать более детального рассмотрения использования германскими оккупантами религиозных организаций и отдельных священнослужителей в пропагандистских и контрразведывательных целях (в т.ч. создания Прибалтийским экзархатом по согласованию с немцами в Риге 15 августа 1941 г. т.н. «Православной Миссии в освобожденных областях России» (более известной как «Псковская православная миссия»)⁴.
 

Заключительный, шестой раздел книги посвящен рассмотрению важных особенностей пребывания в «Курляндском котле» в 1944-1945 гг., ознаменовавших разрушение повседневной жизни не только беженцев, но и коренных жителей края. Эта часть книги базируется на статьях, опубликованных в «Журнале Института истории Латвии»⁵ и в настоящем издании⁶.
 




Книга сопровождена приложением, в котором представлены архивные документы, (извлечения из них) и публикации в коллаборационистской прессе, позволяющие углубиться в проблематику повседневности военного времени на территории Латвии. Также в нем можно найти образчики фельетонов в подконтрольной немцам латышской печати, дающих возможность представить, каковы были иронические попытки взглянуть на бытовые неурядицы в тылу.

Обзор «Первые послевоенные годы» (с.308-312) содержит размышления авторов о том, что для многих жителей Латвии, особенно сельских, дата окончания войны не означала сама по себе немедленных изменений в повседневной жизни. Новую модель общества Латвийской ССР удалось запустить только к 1955-1956 гг., т. е. после довольно длительного переходного периода. Но самой интересной составляющей приложения, на наш взгляд, стал краткий обзор «Повседневность оккупированных соседних земель» (с.303-308).
 
Первый параграф данного обзора назван: «Ситуация в Эстонии и Литве». В нем авторы подчеркивают, что при формально одинаковом оккупационном режиме в «Остланде», куда нацисты включили и Эстонию с Литвой, «простой эстонец и простой литовец в годы войны не всегда думали и чувствовали то же самое, что и простой латыш» (с.303).

Объясняется это рядом предвоенных и военных обстоятельств. Если Литва и Латвия стремительно попали под контроль германских войск, то в Эстонии начало войны стало «катастрофой длиной в два месяца», обернувшейся очень серьезными материальными потерями для населения в ходе военных действий и эвакуации имущества предприятий.

Отмечается, что в Эстонии «первоначальное отношение к немцам было еще более позитивным, чем в Латвии; в них видели не завоевателей или нацистов, а гарантов стабильности… они [большинство эстонского народа — прим. В.С.] были готовы подчиняться требованиям новой власти в надежде на позитивные изменения в будущем» (c. 303). Добавим: и плотнее закрывать глаза на творимые нацистами злодеяния в отношении «чужих», будь то уничтожаемые евреи или «подозрительные» русские.

Более того, националистически настроенная верхушка эстонских пособников гитлеровцев пыталась использовать момент, чтобы прощупать почву для проведения полномасштабной этнической чистки территории Эстонии от русского населения:
 

«Глава эстонской директории Х. Мяэ предложил всех русских Эстонии выселить за Чудское озеро, а эстонцев и финнов-ингерманландцев перевезти из России в Эстонию. Но поскольку оставшиеся в Эстонии русские выказали себя лояльными гражданами, их оставили в покое»⁷.
 

Как указывают авторы, «медовый месяц оккупантов и оккупированных в Эстонии закончился весной 1942 года, благодаря удивительной неспособности нацистов поддерживать хорошие отношения ни с одним из завоеванных народов» (с. 303).

Спад бравурных настроений был связан с реквизициями имущества на нужды вермахта и рейха, скудным ассортиментом продуктов питания по карточкам (сельское хозяйство в Эстонии было менее развитым, чем в Латвии) и проблемой отопления жилья.
 
Главным же отличием Литвы был исключительно аграрный характер экономики и гораздо более низкий предвоенный уровень жизни большинства населения, «дальнейшее ухудшение которого было возможно лишь в результате прямых военных действий» (с. 304).
 




Так как военных разрушений в июне 1941 г. в Литве было немного, то литовские селяне и не заметили существенных изменений (в отличие от не столь многочисленных горожан). Главной проблемой с точки зрения «среднего литовца» Э. Эвартс и Ю. Павловичс видят планы и попытки немецкой колонизации некоторых районов Литвы:
 

«Любое мероприятие оккупантов, особенно все, что было связано с обеспечением предусмотренных для немцев привилегий, воспринималось как угроза дальнейшему существованию литовского народа. У такого отношения были далеко идущие последствия, так как к последовавшему восстановлению советского режима жители чувствовали скорее политическую, нежели этническую неприязнь, во второй половине 50-х годов в полной мере интегрировавшись в общество новой модели» (с. 305).
 

Это интересное наблюдение следует осмыслить в контексте активности «лесных братьев» до конца 50-х годов (ведь большинство их жертв были именно этнические литовцы) и в целом — послевоенного развития Литовской ССР.
 

Второй параграф данного обзора («Ситуация в России») интересен даже не уровнем осмысления и точностью формулировок, а самим фактом внимания латвийских историков (пожалуй, единственным за постсоветский период) к положению населения оккупированных немцами территорий РСФСР. Латышскому читателю дана уникальная возможность хоть немного сравнить тяготы и лишения латышского народа в годы войны с крайне трагическим, просто ужасающим положением русского народа под немецкой оккупацией.

Сводя нацистский режим и его истребительную политику в оккупированных областях России к «огромного размера импровизации» (с. 306), авторы не замечают преднамеренное фрагментирование занятых вермахтом территорий «коренной России» и просто констатируют отличия в повседневности оккупации для русских жителей Северо-запада РСФСР (Псков, Новгород и окрестности), Запада (Смоленск, Орел), Крыма и Северного Кавказа — вплоть до отсутствия общего административного деления и наименования должностей в коллаборационистских структурах.

При этом Э.Эвартс и Ю.Павловичс отмечают корреляцию между «наиболее ощутимым присутствием немецкой власти» на Северо-западе России и планами рейха по германизации этих территорий в эвентуальном будущем (с. 306). Ценно внимание авторов к тому, что оккупанты «отказались» от невыгодных для крестьян методов закупки скота, применявшихся на территории Латвии, Литвы и Эстонии, в пользу прямой конфискации (хотя доктринальные подходы немецких нацистов к русским в России заранее предполагали тотальное ограбление и низведение существования выживших к рабскому состоянию)⁸.
 
 

---

 
Книга Э. Эвартса и Ю. Павловичса — первая попытка обобщить имеющиеся знания о тыловой повседневной жизни рядового латышского обывателя в поднацистской Латвии; при этом авторы сами вводят в научный оборот материалы из латвийских и германского архивов. Текст написан живым языком и содержит множество подробностей, способных заинтересовать как увлекающегося историей Латвии читателя, так и специалиста-историка.
 
 

 
 

Примечания

¹ См.: Эвартс Э. Некоторые аспекты повседневной жизни в Риге во время германской оккупации, июль 1941 — октябрь 1944 гг. // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2011. № 1(3). С. 105-109; Эвартс Э., Павлович Ю. «Курляндский котел» 1944-1945 гг. — повседневность в условиях блокады // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2014. № 1(5). С. 109-115.
² Zellis K. Ikdienas meklējumos // Domuzīme. 2017. № 1. 53. lpp.
³ Там же.
⁴ См. подробнее: Приказ: архив уничтожить! Прибалтийский экзархат и Псковская православная миссия в годы немецкой оккупации 1941-1944. Сборник документов. Авт.-сост.: С.К. Бернев, А.И. Рупасов. СПб.: «Арт-Экспресс», 2016. 552 с.
⁵ Evarts E., Pavlovičs J. Ikdienas dzīve “Kurzemes katlā” 1944.-1945. gadā // Latvijas Vēstures Institūta Žurnāls. 2011. Nr. 3. 84.-111. lpp.
⁶ Эвартс Э., Павлович Ю. «Курляндский котел» 1944-1945 гг. — повседневность в условиях блокады // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2014. № 1(5). С. 109-115.
⁷ Пономарева Г.М., Шор Т.К. Русская печать и культура в Эстонии в годы Второй мировой войны (1939—1945) = Vene trükisõna ja kultuur Eestis II Maailmasõja ajal (1939—1945). Tallinn. 2009. С. 173.
⁸ См., например: Политический дневник Альфреда Розенберга, 1934—1944 гг. / под ред. И. Петрова; пер. с нем. С. Визигиной, И. Петрова; коммент. С. Визигиной, А. Дюкова, В. Симиндея, И. Петрова; предисл. А. Дюкова; сопр. ст. И. Петрова. М.: Историческая память: Русская книга, 2015. 448 с.