Союз писателей
01.08.2016
Александр Попов
Врач
Последний кризис
Глава 2. Путешествие
-
Участники дискуссии:
-
Последняя реплика:
...Ты знаешь, к дуракам всегда и везде относились с опаской, а на Руси еще и с надеждой. В скольких сказках они приходили на выручку. Сказка ложь, да в ней намек. Ну что? Ты готов?.. Тогда полетели. Три... Два... Один.
Глава 1. Начало Круга
Я это видел
не однажды,
И потому скажу
без фальши:
Тот, кто невинностью
слывет,
Свою вину
признает дважды.
И кто однажды
предает,
Тот будет предан
не однажды...
Вероника Нечаева
не однажды,
И потому скажу
без фальши:
Тот, кто невинностью
слывет,
Свою вину
признает дважды.
И кто однажды
предает,
Тот будет предан
не однажды...
Вероника Нечаева
13.30 Путешествие первое (trip #1).
По пути в Изумрудный город меня сопровождает пение Гудвина. Незатейливая строка мелодично переливающегося женского голоса: «Возвращайся, мой милый, я без тебя столько дней...» Мой Гудвин — Она, но у нас, по какой-то странным образом сложившейся традиции, ко всем женщинам обращаются в мужском роде. Уже стало привычным, хотя поначалу сильно резало слух.
Путь во внутренний мир, в свою собственную неповторимую реальность, лежит сквозь калейдоскоп стремительно меняющихся красочных узоров, переплетается с образами насекомых и пресмыкающихся, элементами человеческого тела и странными геометрическими фигурами. Первое впечатление — ты сложный пазл, который под воздействием некой непреодолимой силы чудным образом начал переживать свою дефрагментацию.
Показался знакомый город, как бы из кристаллов глубокого зеленого цвета с оттенками бирюзы и манящим свечением вокруг. У ворот города — странное существо. Мы встречаемся глазами, и я каким-то непостижимым для себя образом читаю в них мысль: «Тебе еще рано сюда. Твоя дверь — направо...» Сказать, что я повернулся, не вполне соответствует действительности: внутри, из самой глубины, возникает ощущение того, что уже переместился в Правый мир.
Портал открывается — и вот я оказываюсь там, где так же реально, как в привычной жизни. Краски такие же яркие, звуки — четкие, и запахи... Запахи очень острые: я падаю на сырую землю и вдыхаю аромат прелой листвы, смешанный с глиной, истоптанной солдатскими сапогами. Рядом красноармеец в маскхалате. На его лице крик отчаяния: «Я больше не могу! Немного передохнем». Рядом — офицер вермахта с перевязанными за спиной руками. Бледный, на лице написана обреченность. «Потерпи, — утешаю я первого, — Еще пару километров, и всё — свои».
Осень сменяется лютой зимой. Снег скрипит под ногами, каждый шаг помню, как сейчас. На моем «попутчике» все та же ненавистная форма офицера вермахта, только погоны с косичками и лицо другое: упитанное, уверенное, даже скорее — надменное. Он просится в туалет. До него метров двести: какая-то наспех сколоченная, уже слегка покосившаяся сараюшка. Вокруг голое поле — все в снегу. Сжалиться, что ли? Куда ему деваться?
Я отпускаю, и тут... секунда превращается в вечность. Я всеми силами стремлюсь туда, к сараю, — ноги оказываются в какой-то вязкой жиже. Вроде бегу изо всех сил, но с трудом отрываю ноги от земли. Каждый шаг растягивается, как в кошмаре... На полу туалета в луже крови все тот же офицер — нашел-таки герой свой ржавый гвоздь. Вся моя разведгруппа — все семеро боевых товарищей — полегли напрасно. Разведданных ноль. На следующий день — бой. Трибунал. Разжалование в рядовые. Служба после войны... Я помню их взгляды, каждого бойца, кто доверил мне свою жизнь. Не только их, но и тех оккупантов — вверивших в мои руки свою смерть.
Ставший почти родным голос: «Возвращайся, мой милый, я без тебя столько дней...» — призывает обратно. Невыразимое ощущение нарастающей тревоги, переходящее в ужас, сменяет процесс самосборки. Просыпаюсь.
— Сколько времени прошло?
— Семь минут двадцать секунд.
— По моим ощущениям, несколько лет пролетело.
— Где был?
— На Отечественной 1941-45-го.
— Это был ты?
— Я не знаю, не уверен. Существо сказало: «Тебе — направо». Возможно, дед по маминой линии. Помню, он рассказывал, что на войне боятся все. Но одни превозмогают страх и становятся бойцами, другие... просто трусами. Никак не могу привыкнуть к тому, что внутри не только собственная история, но и всего рода. Ощущаешь будто бы собственные переживания.
— Не плачь, это уже прошло.
— Я не знаю, такое впечатление, что пока доберемся до Источника, я на картины Босха молиться стану. В них, по крайней мере, лишь малая толика от реальности.
— Сделаю запрос в архиве на твоего деда. Нужно проверить, в правильном ли направлении движемся.
Справка из архива. Комаров Дмитрий Васильевич, 1920 г.р., уроженец д. Сеженские Выселки Тульской области, с октября 1941 года командир разведгруппы 252-го отдельного полка НКВД СССР. Награжден медалью «За оборону Москвы».
Глава 3. Меня зовут Сэм. Продолжение следует...
Дискуссия
Еще по теме
Еще по теме
Надежда Максимова
Необычайное происшествие, случившееся в канун 1000-летия Москвы
Заглянем в будущее
Рустем Вахитов
Кандидат философских наук
Азимов: неизбежность госсоциализма
Борис Мельников
Букварь
Рассказ — фантастика
Александр Попов
Врач
Беларусь — партизанский отряд в центре Европы
ПРОЧЬ ДЕШЕВЫЙ ТРУБОПРОВОД
ВЫПУСК ПЕРВЫЙ
Куда именно можно стрелять HIMARS"ами из Эстонии и ТайваняТайна сия велика есть?
НИ РУССКОГО, НИ ОЛИМПИАД!
Это не нацизм, Йохан?! Нацизм, нацизм, чистейший нацизм. Абсолютно ничем не замутненный.