Одесса начиналась портом, продолжалась им, кормилась и расцветала. И, когда одэссцы, не одесситы, превратили порт в мрачный музей восковых-стальных фигур на причальном камне, она побежала от себя, куда глаза глядят. Причём, не её глаза, а глаза чужих, бегущих, в нужную, только им, противоположную сторону. Всё ущербное, калеченное вызывает у нормальных людей чувства от сострадания, до иногда брезгливости, обостряет ощущение безнадёги и собственной беспомощности. И боль, если это твой город, и ты знал его другим.

Недоуменно море плещется в причалах,
Забывших теплоту стального борта.
И в стрелах кранов замерло начало
Конца одесского морского порта.
Маяк дежурно рейдам шлёт надежду.
Они пусты, там нет спешащих к дому,
Как нет встречающих, счастливых прежде…
Величие времён сползает в кому.
Гудок буксира, чуть ли не подарком,
Лишь изредка слегка напомнит время,
В котором лайнеры на вход басили жарко,
Не заглушая соловьиных трелей.
Нет больше корм с автографом «Одесса»,
Чужие флаги – выгода без рисков.
Забыт и брошен в толчее прогресса,
Для одесситов лучший, порт приписки.

Одесский порт, это, как, умирающий в доме десятилетиями, неизлечимо больной, родной человек. Кормилец обескровел, обездвижел, онемел. Довели дети родителя. Нет лекарств и терапий, все смирились. Люди ко всему привыкают, и быстрей всего к собственному предательству. Семья ходит на работу, читает газеты в соседних комнатах, празднует новые года, ссорится, дерётся, рожает, разводится… А он лежит, и никто не приглушает голоса. Разве что, принесут иногда ненужных конфет парусных, цветочек лайнерный на тумбочку у изголовья поставят, и живут дальше. Зайдёт издёвкой будто, местами ржавый сосед ша́рового окраса, с враждебным флагом, на посмотреть, порадоваться горю, к которому когда-то, и сам руку грязную приложил не мало. Бортовым номером, матрасным флагом порадует шароварных одессцев, и залётных. Счастье, праздник! Флаги, перья распустит, позлорадствует, заглянет по углам в очередных поисках — чем поживиться в тумбочке. Семья пускает. Непредсказуемый он, сука, ракетный, волосатый и громадный. Ссориться с таким теперь страшно, ослабела семья, смирилась, в мелкий бизнес ушла. А там не до гордости, знай выживай… Ещё не так давно она брала таких «на люди », и после не скучного разговора, всякая горилла в котёнка линяла жалкого.  Где те люди…

Раз в квартал, пол года, чужой лайнер вплывает в маячный створ. Роскошный красаве́ц, комфортный, яркий, необъятный. Привезёт деньжат на леденцы, гостей пёстрых. Радостно покажут их объективам картинки не своей гордости, не своего мастерства. Себя за предков выдадут, за героев, отбивших город у врага человечества, сохранивших и приумноживших... Памятники, доски мемориальные тем героям-спасителям не покажут. Снесли, сорвали, прыгая, в носу ковыряя. Освоил народ искусство избирательной гордости, за избирательное прошлое. Нынешние «достижения» не покажут…, стыдные они. 

Раньше, как-то целиком за всё гордились, плакали, о чём положено, а так — целиком. Сегодня — кусками, отрывочками, надёргали, и гордятся лоскутным одеялом. Короткое оно, на нос натянешь — ноги мёрзнут. Тогда, срочно придумываются красивые заплатки с кривыми рисунками, да ими одеяло не нарастишь, разве что, дыры прикроешь без толку. Заплаты тонкие, тепла не держат, плюс, что-то всё равно остаётся голым. Никак ложью с тупостью не согреться. А тот народ, непобедимо сдавшийся врагу, но продолжающий гордиться целиком, на кухнях в основном, и раз в году у обелиска в парке Шевченко, тому народу, речь отняли, дух его сякнул, и некогда ему, вымиранием занят. 

Своих лайнеров не стало давно. Разные, на любой вкус и цвет, расстояния и пожелания. Хочешь — малыш серии «Ай-я-яй » довезёт в любой порт на Чёрном море, хочешь, самый современный по тем временам — в любой уголок планеты. Ладные, элегантные, ответственные. Пусть не «Queen Elizabeth II», пусть старичков среди них хватало, так зато — свои же! Растащили ушлые по островам безналоговым, соки стальные, людские выжали, и отправили китами выбрасываться на берега южно-азиатские в заботливые руки судоразделок. Про остальной свой флот, тех же слов и нет. Сегодня, только чужие лайнеры. Город без флота, который с рожденья был большей частью всех смыслов его существования, — другой уже город. Вот, и все радости порта Одессы дня сегодняшнего, 

Знал его совсем другим. Жизнь кипела, рейд кипел, краны останавливались, только на ремонт под руководством Жванецкого в робе и с промасленными руками. А так, постоянно, день и ночь кружились в прекрасном танце. Шум порта, гудки судов, тяговых локомотивов, уханье сирен, крики тальманов, тарахтение погрузчиков и грузовиков, встречи-проводы наших лайнеров, китобоев, грузы, штабели, канаты. Бесконечная суета портовых буксиров, бункеровщиков, катеров пляжных, полёт крылатый "Вихрей", "Комет", везущих людей из Ялты, Николаева, Херсона. Всё это сливалось в один привычный мощный фон общей щедрой картины приморской Одессы. Там кипела вкусная жизнь. Рейд ночной, светящийся в ночи корабельными огнями от Лузановки до Фонтана , словно город стекал на ночь в море огнями. Вернуть не получится, повторить невозможно и некому.

"Что имеем, не жалеем. Потерявши, плачем". Теперь, только память, боль, грусть, и счастье осознания того, что это всё было в твоей жизни, ты вырос на этом и впитал в себя дух того настоящего времени. И не было в нём нелепой «свечи»  морвокзальной между городом и маяком, причальной пустыни, бреда ложных выгод, скучнеющего в созерцании этой пустыни прилизанной разрухи, Дюка. И говорю родной Одессе, заодно, не совсем чужой Риге, с ними Лиепае, Таллину, Вентспилсу, осиротевшим портами и душой:

Когда умирают по́рты, чайки летят в города,
Стрелами кранов мёртвых во́ткнута в небо беда.
Некому бросить якорь, трюмы открыть поутру,
Бру́сов привальных мягкость сохнет в гранит на ветру.
Когда умирают по́рты, люди уходят в себя,
И выживают «за бо́ртом», холодно, не любя.
Встречи, разлуки в прошлом, жизнь и причалы пусты.
В ржавчине тонут  брошено, рельсы, мечты, мосты.
Когда умирают по́рты, рейды не ждут корабли,
Свет маяков полумёртвых, лишний ночной дали,
В шторме уставшим дельфинам, юнгам и штурманам,
Всем, проплывающим мимо, в хламе уснувших, стран.

[1] Взять  на люди — на суд уважаемых людей.
[2] «Ай-я-яй» — так одесситы называли маленькие, стоместные пассажирские теплоходы серии «Аю-Даг», «Ай-Петри», "Ай-Тодор"
[3] Лузановка, Фонтан — названия пляжных, дачных мест одесского побережья.
[4] «свечой» — в контексте порта, одесситы называют нелепое, инородное в историческом антураже, современное высотное здание гостиницы на Морвокзале. Построенное в начале двухтысячных, изначально вызывало неприятие у большинства одесситов. Чуждое ауре этого места города сооружение, последние десять лет пустует. И нет никаких оснований считать, что оно оживёт, в обозримом будущем.

"На правах рукописи (с)"