Предуведомление: текст поставлен с целью потроллить наших любителей науки экономики. Вот, учитесь у российских коллег, как надо писать «аналитические статьи»! Председатель

Как Латвия совершила экономическое чудо




Константин Стырин, профессор РЭШ, рассказывает о том, на что пошла Латвия ради мечты стать частью Европы и почему у нее получилось то, что не смогли ни Россия, ни Греция.



Жесткие требования

Что мы знаем о Латвии? Это небольшая страна, в ней проживает всего два миллиона человек. Кроме того, это одна из бывших республик бывшего СССР, которая получила независимость от России в 1991 году. И вскоре после получения независимости Латвия поставила себе цель — стать членом Евросоюза и впоследствии еврозоны.

Чтобы стать членом еврозоны, нужно сдать «вступительный экзамен», у которого есть официальное название — Маастрихтские критерии.

Для этого нужно, во-первых, продемонстрировать способность поддерживать стабильный валютный курс. То есть страна, которая хочет стать членом еврозоны в перспективе, должна привязать свою валюту к евро и в течение 2—3 лет ее удерживать на одном уровне.

Вторая часть экзамена — это наведение порядка в государственных финансах.

Не должно быть больших по величине бюджетных дефицитов и большого государственного долга. Их наличие говорит о том, что правительство не может жить по средствам и тратит больше, чем получает в виде налогов. Так вот, для присоединения к зоне евро нужно, чтобы дефицит не превышал 3% в течение длительного периода. И после вступления в еврозону это условие также должно выполняться.

Верхняя граница на государственный долг составляет 60% ВВП. Откуда эти цифры взялись, не совсем понятно. Но так или иначе, в документах Европейского союза они зафиксированы.

И, наконец, третий критерий — низкая инфляция. Если страна хочет ввести евро, то она должна продемонстрировать готовность денежных властей обеспечивать низкий уровень цен, не печатать слишком много денег.

Эта предыстория важна для того, чтобы стала ясна мотивация латвийского правительства и то, почему они не пошли более простым путем, разбираясь с последствиями кризиса.

Забегая вперед, скажу, что они предпочли произвести внутреннюю, а не внешнюю девальвацию. То есть решились на сокращение своих издержек для того, чтобы повысить конкурентоспособность в противоположность внешней девальвации, которая означает просто обесценение валюты. В их случае отвязку от евро.


Безудержный рост

До 2000 года в Латвии происходили (правда, с меньшей степенью драматизма) примерно те же процессы, что и в России, — переход от планового хозяйства к рыночному укладу; правда, в Латвии экономический рост начался раньше, где-то во второй половине 1990-х. В то время как у нас первая положительная цифра по росту была отмечена в 1997 году, как раз за год до кризиса 1998 года.

 

В нулевые Латвия заявила о своих амбициях стать членом еврозоны — и инвесторы восприняли это достаточно серьезно.

Привязка валюты к евро в условиях, когда границы для движения капитала были открыты, привела к сокращению валютного риска с точки зрения инвесторов. Для Латвии это означало то, что страна получила возможность занимать деньги по более низкой процентной ставке, чем, например, в 1990-е. В Латвию хлынул капитал, в том числе из еврозоны. Много капитала поступало из скандинавских стран, и этот приток спровоцировал кредитный бум.

Когда финансовые ресурсы становятся более доступными, то домохозяйства с большей охотой покупают новые дома, квартиры, автомобили, товары длительного пользования; фирмы с большей охотой наращивают свой производственный потенциал за счет инвестиций и т.д. Поступление нового капитала стимулирует совокупный спрос.

Но такая ситуация является небезопасной, потому что способна спровоцировать перегрев экономики — тогда совокупный спрос разгоняется слишком сильно и опережает потенциальный выпуск. Возникает разрыв между фактическим и потенциальным выпуcком.

Отрицательный разрыв выпуска означает, что ВВП находится ниже того потенциала, который экономика с учетом имеющихся ресурсов и технологий могла бы производить. Экономика производит по каким-то причинам выпуска меньше, чем она может производить в нормальном режиме, без избыточной эксплуатации факторов производства, она недопроизводит свой потенциал.

Это ситуация, когда экономика находится в состоянии рецессии. И наоборот, если совокупный спрос разгоняется очень сильно, экономика начинает производить выпуск выше, чем потенциальный.






Бегство инвесторов

Чем это чревато? Если вы хотите производить больше товаров и услуг, чем экономика способна в нормальном режиме, то вам нужно как-то стимулировать работников работать сверхурочно.

Если вы просите их работать сверхурочно, то должны им платить больше. То есть положительный разрыв выпуска приводит к повышению цен на ресурсы, цены труда и рентную стоимость капитала.

В результате все начинает дорожать — и мы получаем инфляцию. Экономика не может постоянно находиться в перегретом состоянии.

Чем инфляция чревата для страны, которая привязывает свой обменный курс к другой валюте?

Более высокий уровень цен и производственных издержек приводит к тому, что стране становится труднее продавать свои товары и легче покупать чужие.

 

Так произошло и в Латвии. Цены на латвийские товары стали расти, а на европейские товары, наоборот, — падать.

Логично, что объем импорта растет в такой ситуации, а объем экспорта сокращается — возникает дефицит торгового баланса.

Это значит, что Латвия получает товаров от остального мира на большую сумму по сравнению с ее экспортной выручкой. Соответственно, нужно чем-то покрывать эту разницу.

В ситуации, когда инвесторы счастливы вкладываться в латвийские активы, проблем нет. Взамен Латвия, грубо говоря, как страна выписывает долговые расписки. Хотя долговые расписки — это образное сравнение. На самом деле в обмен Латвия предлагает остальному миру свои финансовые активы.

Но что произошло в 2008 году? Настроение инвесторов резко изменилось, произошел финансовый кризис, банкротство Lehman Brothers. Возникла ситуация неопределенности.

Lehman Brothers был одним из крупнейших мировых инвестбанков. Этот финансовый институт участвовал в очень большом количество сделок, которые заключали самые разные организации и инвесторы по всему миру. И если рушится такой системообразующий в глобальном масштабе инвестиционный банк, то инвесторы задумываются: а что будет дальше, кто будет следующим?

Конечно, в ситуации неопределенности интерес к более рискованным активам, таким как активы на зарождающихся рынках, к числу которых относится и Латвия, падает. Соответственно, способ покрытия торгового дефицита за счет продажи Латвии своих активов остальному миру становится недоступным.


Мучительная развилка

Что остается в качестве альтернативы? Остается Национальный банк Латвии со своими иностранными резервами.

Если у НБ достаточно много золотовалютных резервов, то он может финансировать дефицит между стоимостью импорта, который должна оплачивать Латвия, и стоимостью экспорта, который она получает в виде выручки.

Но золотовалютные резервы конечны, и у Центрального банка Латвии на момент 2008 года они не были такими огромными, как, например, у ЦБ России. Латвия не нефтеэкспортер, на нее не падал золотой дождь в виде нефтедолларов. У них было от $5 до $10 млрд.

Разумеется, когда интерес к развивающимся рынкам упал, инвесторы начали продавать латвийские активы и выводить капиталы в безопасные зоны — возникло давление на резервы Банка Латвии. Похожие вещи происходили в азиатский кризис, что-то похожее произошло с нами в 1998 году.

Стандартная реакция денежных властей в условиях ограниченности резервов — отпустить валюту в свободное плавание. Но была и альтернатива: нужно было бы сделать что-то, что привело бы к относительному удешевлению латвийских товаров для остального мира и восстановило бы торговый баланс Латвии с остальным миром. А для этого необходимо было сократить издержки, то есть каким-то образом снизить зарплаты.

И Латвия встала на развилке между внешней девальвацией (external devaluation), когда лат отпускается в свободное плавание и под действием рыночных сил обесценивается против евро. И internal devaluation — когда за счет каких-то мер в политике уровень издержек в экономике сокращается.


Латвийское чудо



Безработные ожидают открытия биржи занятости. Рига, 2009 год
REUTERS/Ints Kalnins



Такие вещи, пожалуй, до Латвии никто не делал.

 

В 2008 году многие эксперты, включая нобелевского лауреата Пола Кругмана, говорили, что у Латвии одна опция — девальвировать лат.

И нет никакой надежды сохранить привязку местной валюты к евро на прежнем уровне. Но для Латвии это означало пожертвовать своей мечтой присоединиться к еврозоне. Если они отпускают лат в свободное плавание, они не проходят даже первый экзамен, демонстрируя, что не способны в острой ситуации сохранить уровень привязки.

Второй фактор, Латвия — малая открытая экономика, которая очень много торгует с остальным миром. Их экспорт, не считая реэкспорта, составляет 30% ВВП (для сравнения: в Соединенных Штатах доля экспорта — порядка 10—12% ВВП). Если лат уходит в свободное плавание, цены импортных товаров становятся выше, потребительская корзина становится дороже — в результате это означает более высокую инфляцию и завал второго экзамена.

К тому же если бы лат ушел в свободное плавание, то долговое бремя и для домохозяйств, и для латвийских предприятий существенно выросло бы за ночь, так как кредиты были деноминированы в евро. Возникла бы череда банкротств и большая неразбериха в масштабе всей экономики. И Латвия пошла нестандартным путем.

Они сказали: «Мы не будем делать девальвацию внешней. Мы не станем отпускать лат в свободное плавание. Вместо этого мы постараемся найти способ сократить издержки в экономике».

И первым шагом здесь было существенное снижение зарплат в госсекторе. Чиновникам, госслужащим (это и врачи, и учителя, и т.д.) объявили, что их зарплаты будут сокращены на 20%. Что удивительно, и чему многие поразились, — не было никаких протестов или массовых акций.

 

Нация поняла, что тучные нулевые годы были авансом и этот аванс нужно возвращать.

Латвийское правительство послало очень информативный сигнал остальному миру, предъявив план конкретных шагов по выходу из кризиса. Оно заручилось поддержкой Европейского союза и Международного валютного фонда.

Государственный долг, кстати, у Латвии был относительно невысокий, порядка 14% ВВП. В этом смысле она находилась в более легком положении по сравнению, скажем, с Грецией.

Многие разделяют мнение, что залогом успеха стала оперативность принятых мер. Действительно, они приняли все необходимые решения за очень короткий промежуток времени.

И в результате их рецессия и выход из нее не затянулись, как, допустим, в Европе или Соединенных Штатах, на несколько лет.

У них все произошло меньше чем за два года — в 2010 году экономика возобновила рост.
 


Как голубой страус обманул профессора РЭШ



Виктор Мараховский



Уважаемые читатели!

Вначале я попрошу вас запомнить имя и фамилию: Константин Стырин. Он профессор Российской экономической школы. Это важно — запомнить Стырина, и сейчас я объясню почему.





Данный профессор читает сейчас в России лекции и публикует в «Слоне» статьи под заголовком, внимание: «Нация мечтателей. Как Латвия совершила экономическое чудо». Подзаголовок: «на что пошла Латвия ради мечты стать частью Европы и почему у нее получилось то, что не смогли ни Россия, ни Греция».

Всем нам, конечно, интересно, почему у Латвии получилось. А еще интереснее — какое чудо у нее получилось и что именно заставило профессора перейти со спайса на туссин и крэк.

Но вот что пишет нам Стырин. Его лекция — о том, как Латвии удалось одолеть Мировой Кризис.

 

«В нулевые Латвия заявила о своих амбициях стать членом еврозоны. В Латвию хлынул капитал, в том числе из еврозоны. Много капитала поступало из скандинавских стран, и этот приток спровоцировал кредитный бум.

Когда финансовые ресурсы становятся более доступными, то домохозяйства с большей охотой покупают новые дома, квартиры, автомобили, товары длительного пользования; фирмы с большей охотой наращивают свой производственный потенциал за счет инвестиций и т.д. Поступление нового капитала стимулирует совокупный спрос. Но такая ситуация является небезопасной, потому что способна спровоцировать перегрев экономики — тогда совокупный спрос разгоняется слишком сильно и опережает потенциальный выпуск».

Поправим профессора: голубой говорящий страус обманул его, рассказывая про какое-то «наращивание производственного потенциала».

Не было этого, уцелевшие после 90-х фабрики победно продолжали схлопываться.

Весь бум — был на самом деле настоящим, стопроцентным, бесстыдным, огромным пузырем недвижимости, раздутым скандинавскими банками. За несколько лет они подсадили полстраны на кредиты, потом пузырь чпокнул, скандинавам в лапки за долги упали километры жилья в Риге и едва ли не вся земля под застройку, безработица прыгнула к 20% и далее.

 

«В 2008 году произошел финансовый кризис. — пишет нам по этому поводу Стырин. — Интерес к развивающимся рынкам упал, инвесторы начали продавать латвийские активы. Стандартная реакция денежных властей в условиях ограниченности резервов — отпустить валюту в свободное плавание. Но была и альтернатива: каким-то образом снизить зарплаты. И первым шагом здесь было существенное снижение зарплат в госсекторе. Чиновникам, госслужащим (это и врачи, и учителя, и т.д.) объявили, что их зарплаты будут сокращены на 20%. Что удивительно, и чему многие поразились, — не было никаких протестов или массовых акций. Нация поняла, что тучные нулевые годы были авансом и этот аванс нужно возвращать».

И снова голубой страус обманул профессора.

Все бы ничего, но зимой 2009 года я своими глазами видел массовое побоище на главной площади Старой Риги. Вчерашние кредитовладельцы выламывали брусчатку и хреначили булыжниками в полицейских и в стекла парламента. Бухали резинострелы, кого-то били ногами, десятитысячная толпа разбегалась, кого-то несли в крови с выбитым глазом, потом долго хватали зачинщиков бунта.





А в апреле 2009 года я своими глазами видел другую, восьмитысячную демонстрацию оголодавших училок (8 тыс для Латвии — это как манифестация миллиона училок в России). Они шли по улицам с требованием не обрезать им получки.





Слушаем дальше:

 

«Многие разделяют мнение, что залогом успеха стала оперативность принятых мер. в результате их рецессия и выход из нее не затянулись, как, допустим, в Европе или Соединенных Штатах, на несколько лет. У них все произошло меньше чем за два года — в 2010 году экономика возобновила рост».

Почему-то поганая галлюцинаторная птица утаила от профессора, что для начала из республики вымелась на заработки половина дееспособного населения (и по сей день не вернулась). И забыл рассказать, что весь нынешний «возобновленный рост» — это рост после дичайшего падения, и что докризисная планка так и не взята,





в то время как в России, которой не удалось, она давно позади.





И вот такие феерические дятлы, граждане, учат нас экономике. Разъясняют про чудеса.

Я категорически отвергаю мысль, будто оставшиеся латыши подкупили профессора — им тупо нечем.

Это сам профессор — самоуверенный дятел.

Он так и будет рассказывать нам, как надо срочно поэкономить еще сильнее на врачах там и учителях. И правительство его послушает, а как же.

И офигенно удивится, когда случится все то, о чем умолчал в разговоре с профессором его говорящий глюк.

Впрочем, есть одна поправка. Из 146-миллионной России некуда податься на заработки миллионам примерно сорока.

Поэтому они будут разбираться с ситуацией прямо на месте. Профессора Стырина ждет удивительных сюрпризов пачка.