Но если, например, обратиться к российской внутренней политике, то она также поражает своей иррациональностью. Если в Латвии все дебаты уперлись в вопрос языка, хотя понятно, что дело не в языке, а в отношении большинства к меньшинству, выражающееся в стремлении большинства сделать меньшинство козлом отпущения за все беды и проблемы за последние 900 лет, то в России все упирается в дискуссию о честности или нечестности власти, хотя также ясно, что при ныне существующей структуре власти любая власть будет портиться и становиться «нечестной».

Аналогичные проблемы возникают на всем постсоветском пространстве, за исключением Средней Азии, которая спокойно выбрала традиционный авторитаризм и моральными вопросами не особо озаботилась.

Все наши попытки как-то строить свою жизнь заставляют вспомнить мудрого политика, опытного аппаратчика и природного златоуста Виктора Степановича Черномырдина — «какую партию ни строим, а получается КПСС».

«Мы» и «они»

Почему повсеместно реализуется один и тот же сценарий — вечного противостояния одних и других безо всякой надежды на диалог и компромисс? В чем причина такой безнадежной политической жизни? Думается, что дело не в коренных национальных чертах конкретных народов — тут нет нужды ни особо хвалиться, ни уничижительно сыпать пепел на голову. Стоит вспомнить, что гуманнейшая ныне Швеция двести лет подряд инспирировала войны, а в XVII веке вообще залила кровью всю Восточную Европу. Или проблемы Португалии, Италии, Греции, Испании также связаны и с коррупцией, и с неэффективным государственным управлением. У всех свои тараканы. Нам бы разобраться со своими. Все гораздо ближе в историческом масштабе и от этого — болезненнее.

Вы обратите внимание, как люди говорят в России, на Украине, в Латвии о власти — «они». «Они» в данном случае — это не «мы». Мы — хорошие люди, а они поражены коррупцией, кумовством, стяжательством, поэтому они — «жулики и воры». Правда, возникает вопрос: а откуда «они» берутся?
Их присылают из Америки, или с Марса, или все же это собственные соседи, родственники, школьные друзья, которые выбрали бюрократическую карьеру, потому что это стабильный и надежный доход, что немаловажно для семейного человека в наше время?

Рецепты (не)идеальной власти

Полтора столетия назад датский пастор и просветитель Николай Фредерик Северин Грундтвиг, рассуждая о благе народа, пришел к выводу, что единственный способ сделать власть адекватной чаяниям народа — это вхождение лучших и образованнейших представителей общества во власть. Ведь если власть развращает, то, позволив ей отбирать самой себе новое пополнение, она будет выводить породу все более оголтелых бюрократов. Значит, полагал Грюндтвиг, во власть на время должны идти лучшие люди — которые, может, и не хотят идти во власть, но это их долг.

Однако 150 лет назад на большей части Российской империи сформировалась другая модель отношений общества и власти. Власть нуждалась в местных элитах, и они с радостью принимали предложения сюзерена. Что уж говорить о своей чиновной и поместной прослойке? «Продвинутая интеллигенция» брезгливо отвернулась от такой власти, дистанцировалась от нее. «Мы не замараем себя сотрудничеством с властью» — продекларировала разночинная интеллигенция и... заложила мину под здания российского и построссийского общества на века.

Вместо того, чтобы идти в структуры власти и там, изнутри, день за днем продвигать высокие моральные стандарты, о которых столько говорилось на разночинных кухнях, интеллигенция сморщила носик и отдала бюрократическому классу все права и возможности. Но самое главное — она стала играть в «принципиальность» — воспринимая любое проявление гибкости как «признак холопства». Правда, и власть тоже закусила удила, не желая нисходить до требований «волосатых бунтарей». Традиция не слышать друг друга быстро впиталась в кровь последующих поколений...

Сделай сам!

Это было время «первой Атмоды», когда формировалась и латышская национальная интеллигенция, причем по большей части — в Петербурге и Москве, вообще на просторах империи. Это было нормально и естественно для того времени — певец и идеолог украинской самобытности Даниил Мордовцев считался и считается так же русским писателем.

Скандинавия, Финляндия и отчасти Эстляндия пошли другим путем. Они, вдохновленные идеями Грундтвига, выстроили систему, в которой происходит ротация кадров. Известные личности, моральные столпы общества не стоят в бесконечной оппозиции, а входят во власть и меняют ее изнутри. Но и общество готово дискутировать со властью. А где дискуссия — там и шансы достичь компромисса и избежать конфликта в неприемлемой форме.

Говоря проще, бесполезно кричать на проезжающего чиновника «ворюга» или, как это принято в России, презрительно насмехаться над полицейским, «продающим палочку». Нечего удивляться, что латвийские политики постоянно меняют свои партии как перчатки. Нужно самому стать полицейским или чиновником, не брать мзды, убеждать своих товарищей не делать этого. Свободно говорящий по-латышски этнический русский, став политиком и продолжая защищать интересы русскоязычных неграждан, заслуживает уважения. Потому что легче стать «певцом ассимиляции». Но еще сложнее этническому латышу встать на сторону тех же неграждан, поскольку в спину ему неминуемо полетят обвинения в «предательстве».

Шаг навстречу

Так что самое главное — научиться слушать и слышать друг друга. Пустая, позерская принципиальность, «неготовность поступиться принципами» ни до чего доброго не доведут. А до конфликта, который уже имел место в нашей общей истории, — вполне. Это легкий путь. Ломать — не строить.

Полтора века назад в той же Финляндии далеко не все разделяли идеи равенства и братства, что привело к их собственной гражданской войне 1918 года. Но в итоге они, сделавшие своим символом слова «Не думай, что дела твои хороши, если у соседа они плохи», смогли добиться одного из самых высоких уровней защиты прав человека и материального процветания в мире. Их пример — не иконка, на которую надо молиться, но один из путей развития общества, который уже разведан. Как, впрочем, и наш собственный.

Если сосредоточится на Латвии, то сейчас крайне необходимы политики, которые готовы пойти на встречу друг другу, объяснив свои действия обществу. Референдум, по сути дела, уже сделал свое дело — он размежевал латвийское общество. Сейчас настало время искать путь к взаимопониманию.