Проблема сотрудничества с нацистами бывших представителей гражданско-чиновничьего, полицейского и военного аппарата времен диктатуры Карлиса Улманиса (1934-1940) на оккупированных германскими войсками территориях остается для современной латвийской науки и вопросом весьма болезненным и политизированным.

Чтобы понять, почему государственный аппарат улманисовских времен стал резервуаром для различной коллаборации с германскими нацистами, а не наоборот — для сопротивления им, хотя бы и пассивного, недостаточно ссылок на репрессивную политику советской власти в Латвии в 1940-1941 гг. (хотя эта политика, действительно, в виде побочного эффекта выступила своего рода «катализатором» пособничества с нацистами в ближайшем будущем).

Прежде всего необходимо внимательно рассмотреть характер и обстоятельства формирования авторитарной диктатуры Карлиса Улманиса.


Государственный переворот в ночь с 15 на 16 мая 1934 года подвел черту под периодом парламентаризма в истории Латвии и на шесть лет установил диктатуру «вадониса» («вождя») Карлиса Улманиса.

Предпосылки для водворения в Латвийской Республике авторитарного режима складывались в течение многих лет. Слабость правительственных коалиций (до госпереворота сменились 18 составов кабинета министров), острые и зачастую бесплодные дебаты в расколотом на множество фракций Сейме, громкие скандалы и коррупция, само наличие 109 зарегистрированных партий вызывали недовольство в политических и военных кругах страны.

Однако вместо попыток упорядочения партийно-политической системы (введение процентного барьера на выборах, перерегистрация партий с повышением минимального порога численности членов и т.п.) и наряду с проектами конституционных поправок появилась своего рода конкуренция между группировками, готовившими силовое решение проблем политической системы Латвии.

 

Захват власти ставила своей целью профашистская ультранационалистическая группировка «Перконкрустс» во главе с отставным лейтенантом и чиновником Густавом Целминьшем.

В этой связи в 1933 году правительство Улманиса распорядилось о запрете данной организации и аресте ее активистов.

«Легионеры» Волдемарса Озолса, состоявшие из ветеранов и отставников, которым не нашлось места в армии, также пытались найти подходы к действующим офицерам.

Кроме того, правые опасались активизации своих противников на левом фланге. В ноябре 1933 года были арестованы депутаты коммунистической фракции в Сейме, обвиненные в «государственной измене». Определенные «силовые» позиции сохраняли социал-демократы, имевшие в своем распоряжении Спортивный союз рабочих, в деятельности которого отмечались признаки полувоенной организации.

Сам премьер-министр Улманис уже имел реальную власть и значительные шансы на успешный переворот. К этому его подталкивали неутешительные мысли о том, что на ближайших парламентских выборах руководимый им Крестьянский союз может провалиться.


Большую роль в притягательности силовых методов решения вопроса о власти играл международный климат. К маю 1934 года Латвия была окружена примерами установления авторитарных режимов: в 1926 году совершил переворот в Литве А.Сметона и захватил власть в Польше Ю.Пилсудский, в марте 1934 года организовал путч в Эстонии К.Пятс.

Стимулировало потребность в «сильной руке» и германо-польское соглашение о «ненападении и взаимопонимании» от 26 января 1934 года, вызвавшее в латвийском обществе опасения по поводу возможных совместных действий нацистского Берлина и воинственной Варшавы против Латвии (в то время существовал участок польско-латвийской границы).

По итогам государственного переворота 15 мая, оказавшегося бескровным, были распущены все политические партии, упразднен Сейм, частично ликвидированы самоуправления, прекращено («приостановлено») действие Сатверсме (конституции), закрыты многие печатные издания, запрещены собрания и демонстрации, задержаны более 2000 человек, часть из которых была направлена в концентрационный лагерь в Лиепае.

В июньском номере журнала «Айзсаргс» наряду с обильным славословием в адрес К.Улманиса была предпринята попытка обосновать необходимость «вождизма» в Латвии со ссылкой на итальянский фашистский опыт. Статью, в которой прославлялся режим Бенито Муссолини, украшал заголовок: «Вождь народа и значение вождизма. В особенности небольшим народам необходимы могучие и отважные вожди».

Следует отметить, что и сам Улманис после переворота 15 мая часто ссылался на Муссолини и фашистский режим, усматривая в нем образец для подражания в делах управления государством, в социальной политике и формировании образа сильного правителя-«вождя».


Живой интерес Улманиса к фашизму носил не только пропагандистский, но и содержательный характер. В частности, он еще до переворота, в октябре 1933 года, поручил новому послу Латвии в Италии А.Спекке детально ознакомиться с корпоративистской системой Муссолини и почерпнул оттуда ряд идей.

Впрочем, последовательным эпигоном итальянского фашизма латвийский диктатор не был — он периодически увлекался разными, порой абсолютно противоположными «немарксистскими» течениями.

Так, по информации финского посла в Риге Э.Паллина, в процессе лечения в Германии Улманис попал под влияние национал-социалистов. Вызывал некоторую симпатию у него и опыт британских лейбористов (рабочая партия, опирающаяся на профсоюзы) , хотя латвийский «вождь» все же склонялся к непартийным формам достижения «единства нации».

Латышский эмигрантский историк Адольф Шилде, отметившийся на ниве пособничества нацистам, объяснял негативное отношение Улманиса к применению в Латвии иностранного опыта построения однопартийной диктатуры тем, что он просто боялся внутрипартийной оппозиции, с которой уже сталкивался в своей «вотчине» — Крестьянском союзе.

 

С мая 1934 года на основе заимствований из «модных» западноевропейских идейных девиаций и банальной ксенофобии местного происхождения верстался план построения «латышской Латвии», в которой этнические меньшинства должны были «знать свое место».

Его идейную основу составлял «винегрет» из звонких лозунгов и эпических представлений о «латышском хозяине», элементов фашистских корпоративистских идей, антисемитских и русофобских настроений, а также застарелых опасений немецко-балтийского засилья.

В 1937 году пропаганду вождизма и латышского национализма было призвано курировать вновь созданное министерство общественных дел, контролировавшее прессу, литературу и искусство.

Режиму не было чуждо и заигрывание с адептами расологических и евгенических концепций, популяризировавших «расовый и биологический национализм среди латышей».


Вот как характеризуются моральный климат той эпохи и исторические уроки его установления современными латышскими историками в монументальном двухтомном труде «История Латвии 20-го века», выпущенном в 2003 году под эгидой университетского Института истории Латвии:
 

«После 15 мая 1934 года латыши действительно чувствовали себя хозяевами, определяющими положение в своем государстве. Возросшее самосознание помогло латышскому народу выдержать долгие годы войны и оккупации. Правда, некоторые аспекты в национальной политике К.Улманиса можно критиковать, но нельзя отрицать, что латыши в то время значительно консолидировались».

На практике это вылилось в создание системы «камер» как органов надзора за объединениями торговцев, промышленников, ремесленников, сельхозпроизводителей и представителей «свободных профессий» (а также за восстановленным подобием рабочих профсоюзов), монополизацию производства и торговли в руках «надежных» латышей, принудительную национализацию, выдавливание с рынка представителей «нетитульных» национальностей, вплоть до запрета для них на занятие определенными видами деятельности.


В экономической сфере меры по «леттонизации» серьезно затронули латвийских евреев — у многих из них отнимались разрешения на работу адвокатами и врачами, им больше не могли принадлежать лесопилки и деревообрабатывающие предприятия, реквизировались текстильные фабрики и т.п.

Подбадривала эти начинания правительства Улманиса и нацистская пропаганда. Кроме того, с ноября 1935 года, когда в ходе латвийско-германских торговых переговоров официальная Рига поддалась давлению и сняла вопрос об участии в торговых делах латвийских евреев, находящихся в III рейхе, нацисты строго следили за исключением «неарийцев» из двустороннего товарооборота и финансовых сделок.

Иностранные еврейские компании также постепенно выдавливались из Латвии. Как отмечал глава МИД ЛР В.Мунтерс в беседе с германским послом в Риге У. фон Котце в мае 1939 года, «именно этот тихий антисемитизм дает хорошие результаты, которые народ, в общем, понимает и с которыми соглашается». При этом открытая антисемитская пропаганда в улманисовской Латвии все же была запрещена.

В 1938 году Германия под предлогом «воспитания прессы в духе нейтралитета» потребовала от Латвии навести «арийский порядок» в печатных изданиях, убрав евреев из состава корреспондентов за рубежом и редактората, а также из числа владельцев газет.

Официальная Рига согласилась с антисемитскими претензиями нацистов в отношении журналистики, как и в торговой сфере, и в течение следующего года «зачистка» была произведена в ведущих латышских газетах «Брива Земе» и «Яунакас Зиняс», а также в русскоязычном издании «Сегодня».

В отношении ряда предпринимателей из числа балтийских немцев (также не в последнюю очередь в популистских целях) чинился произвол, но с оглядкой на Берлин. Подлинная трагедия для этой общины наступит в октябре-декабре 1939 года, при насильственной «репатриации» в оккупированные Гитлером польские земли.


Русские в Латвии не имели заметного представительства в крупном предпринимательстве, однако они почувствовали на себе, например, запрет использования русского языка в самоуправлениях.

Сворачивалась относительно либеральная система образования для нацменьшинств, в том числе русских и белорусов, многие из которых теперь принудительно зачислялись в латыши, особенно в приграничных с Советским Союзом волостях.

 

Под каток официозного национализма попали и латгальцы (Восточная Латвия), язык которых не признавался не то что отдельным языком, но даже и равноправным диалектом латышского.

Вместе с тем брутальная риторика «вождя» не сопрягалась с кровавыми расправами — он предпочитал создавать для недовольных невыносимые условия существования, практиковал аресты, тюремное заключение и высылку из страны оппозиционеров, следил с помощью агентов Политуправления полиции за их активностью в эмиграции, лишал подданства.

В частности, гражданство ЛР было отнято даже у бывшего министра иностранных дел (1926-1928), депутата Сейма четырех созывов и посла во Франции (1933-1934) Ф.Циеленса, остро критиковавшего «вождя» в зарубежных изданиях.

В период диктатуры Улманиса официально не был приведен в исполнение ни один смертный приговор политического характера, хотя некоторые политические активисты, в основном левые, получили тяжкие травмы или погибли при загадочных обстоятельствах.


В 1936 году, после завершения срока полномочий «номинального» президента А.Квиесиса, никак не противившегося государственному перевороту 15 мая 1934 г., Улманис сосредоточил в своих руках всю полноту власти и ключевые посты в государстве — президента и премьер-министра.

Свои обещания вернуть политическую жизнь страны в конституционное русло — как только «ситуация стабилизируется» — он не сдержал: за шесть лет «национальной диктатуры» новая редакция упраздненной Сатверсме (конституции) так и не была выработана, продлевавшееся каждые полгода военное положение в 1938 году трансформировалось в чрезвычайное положение, которое позволяло столь же жестко «профилактировать» и подавлять любые протестные проявления.

 

Политическая верхушка, концентрировавшаяся вокруг Улманиса, была подобрана по принципу личной преданности, а не деловых качеств.

При этом она включала в себя персонажей, весьма различных по внешнеполитическим симпатиям, антипатиям и предрассудкам.

Военный министр, позднее — вице-премьер Балодис, практически единственный из окружения диктатора, кто отваживался ему что-либо возражать, сохранял антинемецкую подозрительность. Постепенно он был отодвинут с авансцены, проиграв аппаратную схватку за милость «вождя» молодым выдвиженцам — склонному к опасным дипломатическим играм с Берлином Вилхелму Мунтерсу (глава МИД) и Алфреду Берзиньшу, главному вдохновителю и организатору кампании по установлению культа личности Улманиса (товарищ министра внутренних дел, позднее возглавил министерство общественных дел, он же курировал военизированную организацию «айзсаргов» ).

Министр финансов А.Валдманис (1938-1939) периодически выражал прогерманские симпатии и впоследствии сотрудничал с нацистскими оккупантами. Ориентации на укрепление связей как с Великобританией — Францией, так и с Финляндией — Эстонией придерживался назначенный в 1934 году командующим латвийской армией генерал Кришьянис Беркис; при этом в среде генералитета имелись и лица, считавшиеся «друзьями Германии» (начальник штаба армии М.Хартманис, О.Данкерс и др.)


Кульминацией сближения Латвии с III рейхом стал период весны-начала лета 1939 года.

20 апреля 1939 года в торжествах, посвященных 50-летию Гитлера, приняли участие начальник штаба латвийской армии М.Хартманис (фактически — третье лицо в армейской иерархии, после военного министра и командующего) и командир I Курземской дивизией О.Данкерс. «Фюрер» принял их лично и наградил. В кулуарах обсуждались варианты закрепления отношений на новом договорном уровне.

В качестве «пряника» глава МИД III рейха Риббентроп согласился «не связывать» готовящийся договор с проблемой балтийских немцев, расширить торгово-экономическое сотрудничество и предоставить латышам доступ к закупкам современного германского вооружения — с расчетом на «привязку» латвийской армии к немецким технологиям и их возможное использование в восточном направлении.

В ответ латвийское руководство подчеркивало «ненаправленность» союза с Эстонией против рейха, а также организовало 22 мая помпезное празднование 20-летия «освобождения Риги от большевиков» (изгнания из столицы правительства Советской Латвии во главе с П.Стучкой) с участием внушительной делегации из Германии, включая ветеранов ландесвера и представителей СС.

 

При этом следует отметить, что даже в конце 1939 года, после размещения советских баз на территории ЛР по договору от 5 октября, латвийская военная верхушка сохраняла конфиденциальные контакты с нацистами.

Так, в ноябре состоялась встреча командующего К. Беркиса и начальника штаба армии Х. Розенштейнса с руководителем отдела Абвера по Эстонии и Финляндии А.Целлариусом.

В ходе развернувшейся советско-финской «зимней войны» (ноябрь 1939 — март 1940 года) официальная Рига воздержалась при голосовании по вопросу об исключении СССР из Лиги Наций, в прессе представлялась как советская, так и финская версия событий.

Тем не менее отдел радиоразведки латвийской армии оказывал практическую помощь финской стороне, переправляя перехваченные радиограммы советских воинских частей. Командующий армией Беркис военного министра Балодиса об этом секретном сотрудничестве с противником СССР в известность не ставил; 5 апреля 1940 года Балодис был отправлен в отставку, в основном из-за подозрений в просоветских симпатиях.

 
Определенные виды на кадровую верхушку коллаборационистов, призванную проводить в жизнь нацистскую оккупационную политику, в Берлине имелись еще в конце 1940 года.

Фаворитом для верхового командования Вермахта выступал последний военный атташе улманисовской Латвии в Германии и Венгрии полковник Александрс Пленснерс, оставшийся в Берлине после начала советизации Латвии. Он также пользовался доверием Абвера.

Однако конкурирующее за влияние на оккупируемых землях ведомство А. Розенберга склонялось к поддержке генерала, бывшего командира I Курземской дивизии Оскара Данкерса, покинувшего Латвию по линии немецкой репатриации. Были «инициативные» кадры в новое руководство и «на местах».

Например, 1 июля 1941 г. была попытка самостоятельно создать и предложить себя немцам в качестве «латвийского правительства» некий «Латвийский организационный центр», состоявший из отдельных известных лиц — бывших министров финансов А.Валдманиса и сообщений — Б. Эйнбергса (в 1944 г. репрессирован немцами), полковника Э.Крейшманиса и др. Но уже 3 июля 1941 г. бригадефюрер СС В. Шталекер дал им понять, что не нуждается в самозваных услугах административно-политического характера.

В августе 1941 года в результате закулисных переговоров роль главного коллаборациониста была отведена немцами О. Данкерсу. В 1942 году в результате дальнейших интриг в состав генеральных директоров «самоуправления» был введен экс-министр финансов Латвии Алфредс Валдманис, казавшийся немецкому руководству все же «излишне политизированным» в своем национализме.


В итоге 25 марта 1942 года был сформирован обновленный состав коллаборационистского «Земельного самоуправления»:
 

 •  Оскарс Данкерс — генеральный директор по внутренним делам и кадрам, де-факто руководитель «Латвийского самоуправления» (1941-1944), до 1939 г. генерал, командир I Курземской дивизии;

 •  Волдемарс Загарс — генеральный директор хозяйства (1941 — 1943), бывший начальник отдела экспорта министерства финансов ЛР;

 •  Янис Скуевиц — генеральный директор финансов (1942 — 1944), бывший директор департамента государственного хозяйства министерства финансов ЛР, член совета Банка Латвии;

 •  Алфредс Валдманис — генеральный директор юстиции (1942 — 1943), бывший министр финансов Латвии;

 •  Оскарс Лейманис — генеральный директор техники и сообщения (1942 — 1944), бывший сотрудник главного управления железных дорог Латвии;

 •  Мартиньш Приманис — генеральный директор образования и культуры (1941 — 1944), экс-ректор Латвийского университета.

Самым высокопоставленным коллаборационистом оказался 3-й президент Латвии (1930 — 1936), бывший депутат Сейма и министр внутренних дел Албертс Квиесис, ставший в 1942 году работать в «Генеральной дирекции юстиции», а в 1943 году — возглавивший ее.

Также следует добавить, что вышеупомянутый Александрс Пленснерс летом 1941 года был назначен немцами начальником латышских сил «самоохраны», а затем возглавил отдел научных учреждений и архивов «Генеральной дирекции образования и культуры», в 1943 году получил назначение на должность начальника штаба генерал-инспектора Латышского легиона СС Рудольфа Бангерскиса, в 1944 году командовал 43-м полком 19-й латышской дивизии Ваффен-СС, после войны бежал на Запад.

Автор мемуарно-исследовательского труда «Латышский легион» Артурс Силгайлис (полковник латвийской армии, позднее — оберфюрер СС) в марте 1941 года по поддельным документам «репатриировался» в Германию, в июне 1941 года появился на территории Латвии вместе с немецкими оккупационными войсками в качестве зондерфюрера 621-й роты пропаганды 18-й немецкой армии.

Один из организаторов латышских полицейских батальонов, входил в командный состав 15-й латышской дивизии Ваффен СС, с лета 1944 — начальник штаба генерал-инспектора Латышского легиона СС Р. Бангерскиса, кавалер Железного креста I класса. После войны жил в Канаде.

Как пишет латвийский историк Эрикс Екабсонс,
 

«весной 1942 года он был назначен директором Департамента кадров Генеральной дирекции внутренних дел Латышского самоуправления. Будучи на этом посту, А. Силгайлис вместе с А. Пленснером и др. бывшими высшими офицерами Латвийской армии активно включился в работу по организации латышских батальонов службы порядка (полицейских), веря, что вооруженный латышский народ сможет отвоевать независимость своего государства подобно тому, как это произошло в 1918-1920 гг.»

Робертс Штиглиц, занимавший при авторитарном режиме Улманиса пост начальника агентурного отдела Политуправления МВД (позднее Полиции безопасности), с приходом нацистов был назначен ими префектом полиции Риги, участвовал в развертывании Холокоста, гонений на лиц, подозревавшихся в связях с коммунистами.

Волдемар Вейс (1892-1944) — полковник-лейтенант Латвийской армии, адъютант командующего, 1939-40 годах — военный атташе Латвии в Финляндии и Эстонии. После установления в 1940 г. советской власти в Латвии был уволен из армии.

Добровольно сотрудничал с нацистами, с приходом немцев был назначен начальником «службы порядка» в Риге, занимал руководящие должности в коллаборационистском «Земельном самоуправлении», один из соорганизаторов на территории Латвии Холокоста и уничтожения иных лиц, неугодных «новому порядку», видный пропагандист мобилизации латышей на борьбу с «жидобольшевизмом».

Оберштурмбаннфюрер СС, затем штандартенфюрер СС, первый латыш, удостоенный немцами Рыцарского креста; командовал 281-м Абренским латышским полицейским батальоном в ходе карательной операции «Зимнее волшебство» (на территории Белоруссии и России), затем — 42-м полком 19-й гренадерской дивизии Ваффен СС Латышского легиона СС. Ранен, после эвакуации в Ригу 17 апреля 1944 г. скончался в госпитале.

Глорификация В. Вейсса была начата сразу же после его смерти — генерал-инспектор Латышского легиона СС группенфюрер СС Р. Бангерскис и другие латышские коллаборационисты в апреле 1944 г. организовали «Фонд памяти полковника Вейсса» с целью «заботы о сохранении памяти о полковнике Волдемаре Вейссе в латышском народе, восхваляя его героический путь на полях сражений и его деятельность в целом на благо латышского народа; популяризируя те идеалы и те духовно-нравственные ценности, которые определяли борьбу и ход деятельности полковника», а также «способствовать воспитанию латышской молодежи в духе героизма и любви к отечеству». Позднее 42-й полк 19-й латышской гренадерской дивизии Ваффен СС был назван его именем.

Захоронен Вейсс в «Пантеоне героев» на Братском кладбище в Риге. После 1991 года надгробная плита была отреставрирована, вблизи могилы штандартенфюрера СС В.Вейсса ежегодно 11 ноября проводятся официальные торжественные мероприятия.

 

В редких случаях встречаются примеры отказа от коллаборационизма, но, как правило, со стороны лиц, ссылавшихся на преклонный возраст или состояние здоровья.

Среди них особо следует выделить не ладившего ранее с режимом К. Улманиса генерала Мартиньша Пеникиса, считавшегося «демократом» и не посвящавшегося в планы государственного переворота 15 мая 1934 года. В ноябре 1935 года он был уволен диктатором с должности командующего армией.

В 1943 году отказался занять пост генерал-инспектора Латышского легиона СС, в итоге доставшийся генералу Р. Бангерскису, не подвергся никаким репрессиям и умер в Риге в 1964 году на 90-м году жизни.


 
Латышские эмигрантские мемуаристы и современные официальные историки в своих трудах неизменно подчеркивают, что латышские легионеры Ваффен-СС воевали исключительно против большевизма на передовой линии фронта и не имеют никакого отношения к зверствам в тылу и прифронтовой зоне.

При этом в оценках Латышского легиона СС как феномена Второй мировой войны местная историография старается не акцентировать внимание на том, что немецкое командование, согласно распоряжению рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера от 26 мая 1943 года, относило к нему и все полицейские батальоны, участвовавшие в карательных акциях на территории Белоруссии, России, Украины, Литвы и Польши, постепенно включая их в состав 15-й и 19-й дивизий Ваффен-СС.

Полковник Робертс Осис, во время диктатуры К. Улманиса занимавший должности адъютанта командира Латвийской армии, а позднее военного министра К. Беркиса, продолжил карьеру при немцах — был назначен командиром 1-го Рижского полицейского полка, отвечал за формирование отрядов латышской полиции, а затем занимал посты в Латышском легионе СС.

Однако он не скрывал, оценивая состав полицейских батальонов, что «это были военные наемники, труд которых оплачивался». Доктор исторических наук Карлис Кангерис, работавший в Стокгольмском университете (ныне — научный сотрудник Института истории Латвии Латвийского университета), также сделал «неприятное признание», что «члены латышских полицейских батальонов стали наемниками, которым платят за проведенную работу».

В целом он пришел к выводу, что

 

«полицейские батальоны для немецкого полицейского руководства были своего рода иностранным легионом, который можно использовать всюду и по любым надобностям».

Ряды эсэсовских дивизий в 1944-1945 гг. пополнили и члены «команды Арайса» из латышских сил СД, печально известной массовым уничтожением евреев и сожжением белорусских деревень (в 1943 году ее численность достигала 1200 карателей) , а сам Викторс Арайс в конце войны командовал батальоном в 15-й латышской гренадерской дивизии Ваффен-СС.

Мотивация соучастия в нацистских преступлениях латышских коллаборационистов является одним из самых острых вопросов для историков из Латвии.

В целом авторы рассматривают широкий спектр мотивов (от мести советской власти, а также ассоциировавшимся с ней русским и евреям, за устранение авторитарного националистического режима в 1940 году, до низменных устремлений «маргинальных элементов»), но неизменно делают акцент на принудительности сотрудничества с немцами, преступлениях, совершенных «из-под палки» и из-за «больших ожиданий, обернувшихся горьким обманом».

При этом председатель VII Сейма Латвии (1998-2002), историк-любитель Янис Страуме откровенно подчеркивает в своих публикациях имевшуюся в Латвии широкую социальную базу для сотрудничества с нацистами: «Большая часть мужского населения, способного носить оружие, в первые дни войны симпатизировала немцам».

Однако энтузиазм первых дней у широких кругов населения быстро прошел, чего не скажешь о надеждах значительной части представителей бывшей военной, военизированной и гражданской администрации К.Улманиса, продолжавшей сотрудничество с немцами даже без каких-либо внятных «политических» обещаний германских властей.

Один из корифеев латвийской «оправдательной» историографии, нынешний руководитель Комиссии историков при президенте Латвии Инесис Фелдманис, как оказалось, усматривает в пособничестве нацистам полезную для латышей деятельность и даже своего рода движение Сопротивления.

Вот как выглядит этот по-своему выдающийся образчик изворотливой мысли:
 

«В данном случае вместе с такими терминами, как «коллаборация» (обычное сотрудничество с оккупантами) или «коллаборационизм» (предательское сотрудничество) можно использовать дефиницию «тактическая коллаборация», обозначив с ее помощью сотрудничество с немецкой оккупационной властью, направленное на достижение таких целей, которые так или иначе отвечали интересам латышского народа. Достоин обсуждения и вопрос о том, можно ли воспринимать и выделять тактическую коллаборацию как определенную форму движения сопротивления».

Недобросовестное жонглирование терминами, продемонстрированное главным официальным историком Латвии, вызвало скептические вопросы и комментарии даже у тех ученых, которые вполне сочувственно относятся к «умеренно-оправдательной» риторике прибалтийских авторов.

В частности, историк и политолог Эва-Кларита Петтаи иронично возражает латвийскому коллеге:
 

«Как указывает сам И.Фелдманис, «тактическую коллаборацию» легко можно интерпретировать как тайное сопротивление. Означает ли это, что латышских легионеров, большая часть которых (не важно, наивно или нет) считала, что они честно борются за независимую Латвию, нам следует теперь рассматривать как настоящих борцов сопротивления? И как же тогда быть со всеми теми, кто работал в так называемом Латвийском самоуправлении и местных самоуправлениях, отдавал приказы конфисковать еврейское имущество, идентифицировать и дискриминировать своих еврейских сограждан или не возражали против таких приказов и организовывали гетто? Все ли они были «банальными уголовниками» или на самом деле — «тактическими коллаборантами», так как некоторые из них тайно надеялись, что их покладистость, в конце концов, приведет к восстановлению Латвийского государства?»

Латвийские официальные историки сетуют на «непонимание» российских и западных коллег, которые якобы не готовы углубиться в познание особенностей ментальной травмы латышского народа в годы Второй мировой войны.

Однако следует отметить, что разбор умозрительных и фактических аспектов сотрудничества латышей с оккупационными властями гитлеровской Германии можно встретить не только у балтийских авторов.

Например, немалый интерес в этом смысле представляет исследовательская работа историка из Канады, профессора Александра Статиева, который приходит к следующему выводу: «Националисты не видели себя в качестве германской «пятой колонны», но в какой-нибудь другой роли им отказали», однако «большинство латышских и эстонских националистов продолжали сотрудничать с немцами, надеясь на изменение их позиции [по вопросу о независимости]».

Он также сопоставляет реальные масштабы их соучастия в кровавых преступлениях нацизма с устоявшейся уже в Прибалтике «геноцидарной» антисоветской мифологией:
 

«В 1941-1942 годах сотрудничавшие с немцами коллаборационисты, множество из которых впоследствии вошли в антикоммунистическое сопротивление, убили в каждом из приграничных регионов (за исключением Эстонии) гораздо больше людей, чем Советы на протяжении всего периода борьбы против националистов с 1939-го по 1950-й г.».

 
Таким образом, уровень вовлечения бывшего кадрового аппарата авторитарного режима К.Улманиса в «самоуправленческие», полицейские, полувоенные и военные структуры «Остланда» был весьма высоким, отказы от коллаборации по идейным соображениям единичны.

Советские репрессии 1940-41 гг. выступили своего рода катализатором этого явления, но, как представляется, не были его первопричиной.

При этом германские оккупационные власти не полностью использовали потенциал коллаборационистского энтузиазма бывших улманисовских чиновников, военных и полицейских, уклоняясь от желаемых этими кругами обещаний для Латвии автономии или статуса протектората.