Референдум за выход Великобритании из ЕС подхлестнул внутри объединения политическую поляризацию.

Силу набирают два антагонистичных лагеря: евроскептики, желающие ликвидировать или переформатировать ЕС в союз национальных государств, и противостоящие им сторонники дальнейшей унификации Евросоюза.

Проект последних иллюстрируется распространенной в СМИ после Brexit информацией о планах Парижа и Берлина запустить процесс переформатирования ЕС в «супергосударство».

Ведущий белорусский философ и политолог Алексей Дзермант задается вопросом: не превратился ли Евросоюз уже в империю?

Евразия Эксперт

Что такое империя?

Буквально на днях под Санкт-Петербургом в рамках международной летней школы «Отношения России с ЕС и НАТО: в поиске нового modus operandi»» вновь пришлось дискутировать о том, имеет ли Европейский союз черты неоимперского проекта.

Отвечая на этот вопрос, немецкий коллега отверг такое определение, парировав это тем, что ЕС — объединение добровольное, «постмодерное» и наднациональное, а потому никакие критерии империи или национального государства к нему неприменимы.

C этим трудно согласиться хотя бы потому, что «добровольность», «наднациональность» и даже «постмодерность» никак не отменяют наличия признаков имперской конструкции.

Обратимся к современным определениям империи от ведущих западных специалистов.

Майкл Дойл определяет империю как систему «взаимодействия между двумя политическими единицами, одна из которых — доминирующая метрополия, осуществляет политический контроль над внутренней и внешней политикой, т.е. действующим суверенитетом другой единицы — подчинённой периферии».

Александр Мотыль полагает, что империя как «иерархично организованная политическая система со ступицеподобной структурой — колесо без оправы — в котором элитное ядро и государство доминируют над периферийными элитами и обществами, выступая посредниками в важнейших взаимодействиях и направляя ресурсы из периферии в центр и обратно на периферию».

Ричард Суни так подытоживает суть империи: «это сложносочинённое государство, в котором метрополия так или иначе отличается от периферии, а отношения между ними определяются метрополией и воспринимаются периферией как оправданное или неоправданное неравенство, субординация и/или эксплуатация».

 

Союз с признаками империи

А теперь попробуем соотнести эти определения с реальной структурой Европейского союза, в рамках которого мы имеем:

1. Явное отличие метрополии (в политическом смысле это — Брюссель, в территориальном — т.н. «Голубой банан» — наиболее развитое экономически и индустриально ядро Западной Европы на стыке Франции, Великобритании и Германии) от периферии (стран Южной и Восточной Европы). Отличие это обусловлено разницей в экономическом и политическом весе.

2. Метрополия доминирует над периферией, то есть именно Брюссель распределяет основные финансовые потоки, дотации, формирует единые технические стандарты, определяет внешнеполитические приоритеты. Распределение происходит в основном за счет территориальной метрополии, а степень контроля над периферией может быть достаточно жесткой, в чем можно было убедиться на примере финансового кризиса в Греции. Суверенитет входящих в ЕС стран во внешнеполитической сфере ограничен решениями органов ЕС, например, как в случае с санкциями против России. Несмотря на антисанкционную политику ряда стран-членов ЕС, санкции все равно — в силе.

3. Метрополия представлена элитой — евробюрократией, осуществляющей управление и контроль над национальными элитами, из которых кооптируются представители, разделяющие ценностный кодекс «архитекторов ЕС». Одновременно с этим с периферии (страны Прибалтики и Балканского региона) в метрополию идёт поток дешевой рабочей силы, еще более усиливающий неравенство и различие между ними.
 

Имперская идентичность

Можно задаться вопросом и о существовании европейской имперской идентичности. Есть ли она у евробюрократии, не говоря уже о простом населении?

В первом случае ответ будет зависеть от политических пристрастий многочисленных европейских чиновников и парламентариев. Естественно, теми, кто придерживается радикальных левых и леволиберальных взглядов, а их в евроструктурах немало, имперский дискурс будет восприниматься негативно и отрицаться, что обусловлено идеологической традицией.

Отрицать имперские признаки ЕС будут и национальные элиты ряда стран Восточной Европы, для которых признание добровольного перехода из одной империи (СССР) в другую (ЕС) фактически означает политическое саморазоблачение. Впрочем, иногда сами представители высшей евробюрократии весьма откровенны.

Бывший председатель Европейской комиссии Жозе Мануэль Баррозу в свое время заявил, что ЕС действительно похож на империю и является «неимпериалистической империей»:





Ненационалистические правые и правоцентристы, а также влиятельные интеллектуалы из Германии, Франции, Австрии более восприимчивы к имперской образности и практике, для них это еще и часть национальной традиции.

Исследователь из Оксфорда Ян Зелёнка в своей книге «Европа как империя. Природа расширенного Европейского союза» убедительно показал, что Европейский союз все больше приобретает черты средневековой империи, такой как Священная Римская империя германской нации или империя Габсбургов.
 

---

В этом смысле немецкая федеральная традиция и попытки превратить ЕС в сильную федерацию — это тоже имперское наследие или даже имперская практика, направленная на демонтаж классических национальных государств.
 

---

Из стана евроскептиков регулярно доносятся обвинения в адрес ЕС именно за его «имперский» характер. Во время подготовки к референдуму о выходе Британии сторонники Brexit активно использовали «антиимперскую» риторику: «ЕС — это империя, хотя и не созданная военным завоеванием».


Военная сила ЕС, которой нет

И все же для четкой диагностики «империи» уже хотя бы в силу происхождения самого этого термина, который связан не только с гражданской, но и с военной властью, необходимо понимание того, кто гарантирует безопасность внутреннего пространства и внешнего периметра границ.

В Европейском союзе эту функцию выполняют национальные вооруженные силы, спецслужбы и военно-политический блок НАТО, который, в свою очередь, служит элементом американской сверхмощи.
 

---

Фактически это означает, что ЕС не имеет собственных вооруженных сил с наднациональным командованием и полностью полагается на возможности НАТО.
 

---

С этим связаны проблемы безопасности Евросоюза как дееспособной структуры, поскольку кризисы в Северной Африке, на Ближнем Востоке и последовавшая оттуда в Европу волна беженцев и террора свидетельствуют о серьезных проблемах ЕС именно в этой сфере.

Уже более чем реальный выход Британии из ЕС, пробуксовка Трансатлантического партнерства (ТТИП) и необходимость координации политики по обеспечению безопасности с Россией ставят на повестку дня вопрос о создании ЕС собственных вооруженных сил.

Об этом уже заявлял председатель Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер. Об усилении управляемости ЕС, в том числе в сфере обороны и безопасности, шла речь и в просочившемся в прессу проекте реформирования союза, якобы предложенном МИД Германии и Франции как раз после британского референдума.
 

---

Элиты «старой Европы» и брюссельская метрополия в текущих условиях, очевидно, будут прилагать максимальные усилия для централизации и сохранения управляемости в ЕС по всем направлениям, то есть придания союзу большей «империальности».
 

---

Вопрос в том, удастся ли им обыграть США и их сателлитов внутри союза, которые как раз не очень заинтересованы в таком усилении.

От результатов этой игры, скорее всего, зависит и будущее ЕС — станет ли он новой империей или превратится в рыхлый союз национальных государств и транснациональных корпораций.