Новость о том, что доктор политологии, ведущий исследователь Института социальных и политических исследований ЛУ Андрей Бердников вступил в партию «За родной язык», широко разошлась по СМИ. Менее известно, что один из его фундаментальных научных трудов был посвящен уличным акциям протеста мексиканского населения в США.

Еще менее известно у нас, что проблема испаноязычных мексиканцев в США как две капли воды похожа на ситуацию с русскими в Латвии. Судите сами:

— Сейчас «чиканос», как называют себя американские мексиканцы, в США около 13% (38 млн.) Прогнозируется, что к 2020 году их будет порядка 25%. При этом они сконцентрированы в юго–западных штатах, где их доля доходит до 50%.

— Только 4% называют себя американцами, большинство считает себя «американскими мексиканцами» (аналог нашего «латвийские русские») и крайне негативно относятся к ассимиляции.

— Натурализация среди них идет медленнее, чем среди других этнических общин. 80% «чиканос» считают, что их дети должны знать испанский (при этом, отнюдь, не возражая против изучения ими английского).

— Они считаются среди американцев «самыми непатриотичными», болея за мексиканские команды в ходе футбольных матчей.


Но есть и различия. С них мы и начали разговор с Андреем Бердниковым:

— Мексиканцы отклоняют любые попытки ассимиляции в американскую культуру. Для большинства из них «американская мечта» — пустой звук. Они не стесняются своей «культуры бедности», гордятся своими патриархальными семьями. И мотивации «заработать миллион» у них нет. Поэтому они стоят в самом низу экономической пирамиды. Но при этом их средний класс, их лидеры успешно кооптированы в истеблишмент и допущены к власти. Например, как в Демократической, так и в Республиканской партии много этнических мексиканцев. И это второе отличие от наших реалий.

И еще — громадное число мексиканцев въехали в США нелегально. И когда в 2006 году администрация Буша попыталась провести закон, вводящий суровую уголовную ответственность за нелегальный въезд в США и укрывательство нелегалов — начались многотысячные протесты. Самые жесткие пункты были отменены.

У нас такое невиданно: люди, которые вообще находятся в стране нелегально, выходят на улицу, и к ним прислушиваются. А там их поддерживают многие прогрессивные белые американцы, назовем их так.

Когда я привожу этот пример латышам, то слышу в ответ: «Ну, у них другая ситуация. Ведь у них мексиканцы — наследие американского империализма, США же отняли эту территорию у Мексики». Но когда в 1848 году эти территории стали американскими, там население было сравнительно небольшим. Это уже потом, в период с 1900 по 1929 гг., туда переселилось 10% населения Мексики, и в дальнейшем иммиграция только усиливалась.

Почти все нынешнее мексиканское население там состоит из иммигрантов и их потомков. Плюс огромное число нелегалов, не знающих английского. С 1985 года число «чиканос» выросло больше чем вдвое, так что никакие это не «жертвы империализма и колониализма». Это иммигранты со статусом меньшим, чем у нас неграждане. И все равно они считают, что с ними должны обращаться по–человечески, — и добиваются своего.

— От латышей я слышу: но ведь в США и Европе программа мультикультурализма и интеграции провалилась. Европейские лидеры это уже признали…

— Тогда они не понимают, о чем говорят европейские лидеры. В США и Европе самое часто употребляемое слово в программах интеграции — «социальное вовлечение». Не потому что там сидят альтруисты, которым очень жалко бедных мексиканцев или арабов. А потому что там понимают: если какая–то этническая группа обособляется, то на ее основе возникает гетто со всеми своими криминальными пороками.

Поэтому если в Европе видят, что какой–то подход не срабатывает, то ищут другой. Налаживают связь с лидерами общин, подключают церкви, негосударственные организации. Чтобы они сами контролировали свою молодежь, чтобы община самоорганизовывалась в хорошем смысле. Иначе, не будучи вовлеченными в жизнь общества, эти общины — как, например, мусульманские в некоторых странах — становятся угрозой безопасности.

А что делают у нас? Ровно обратное — делают все, чтобы своими руками обособить общины.

А ведь сегодняшний кризис уже невозможно преодолеть с помощью «виртуальных экономик». Надо мобилизовать общество, для чего подключать к политике новых людей, расширять возможности в экономике…

— Кстати, об экономике. Я когда читаю сетования американских консерваторов на «мексиканизацию», начинаю поневоле им сочувствовать. Что ни говори, а США–то в отличие от нас построили передовую экономику. И как раз на «американской мечте». Ну и что с этой экономикой будет в стране, одна из общин которой исповедует «культуру бедности»? Еще одна Мексика?

— А вот когда белое население США заступалось за нелегальных мигрантов, оно как раз говорило: посмотрите на их вклад в нашу экономику. А кто у нас будет работать, если не они? Американцы вообще по–другому мыслят: каждый иммигрант — это налогоплательщик, хотя бы потенциальный. А вот если загнать их в криминальное гетто, то это будет не источник налогов, а источник проблем.

В связи с кризисом на Западе снова оживилась дискуссия о том, что политические права, включая право голоса на выборах, положены не всем, а тем, кто платит налоги. Если гражданин Франции уехал работать в Ирландию и там платит налоги, то с какой стати он будет голосовать во Франции? А у нас и тут наоборот: у нас дают двойное гражданство и право голоса людям, ни копейки не вносящим в наш бюджет. А неграждане, кормящие государство, права голоса лишены.

Американцы прекрасно осознают риски, исходящие от «чиканос». Но там люди привыкли решать проблемы, а не замалчивать их. И один из самых эффективных способов решения — делиться властью с представителями меньшинств, кооптировать их в истеблишмент. Пойти на частные уступки ради спасения чего–то большего. У нас же в правительство не взяли даже победителя на выборах — «Центр согласия».

— А наличие Лоскутова, Юдина в «Единстве» — это не кооптация?

— Это кооптация по таким правилам, когда ты начинаешь работать против своей общины, своего сообщества. На это очень немногие пойдут. Я, например, не выдержал. Если бы была возможность придерживаться хоть какой–то средней линии — этой стороне объяснить боль той, той — проблемы этой. Нет, ты должен занять заранее определенную позицию, и ни шага в сторону. Ничего похожего на американскую практику.

Может, не очень красиво прозвучит, но мышление нашей элиты очень провинциально. Люди мыслят исключительно в рамках игры с нулевой суммой: если русские в чем–то выиграют, латыши обязательно проиграют. Почему? Вот, например: сегодня русская молодежь поголовно владеет латышским и поголовно же мечтает уехать из Латвии. Ясно, что в Англии они этот язык забудут. Разве не в интересах латышского языка побудить как можно больше людей, знающих латышский, остаться в Латвии? Пойти русским навстречу, заставить нас почувствовать принадлежность к этой стране через чувство сопричастности и ответственности?

Или проблема неграждан. Есть партии и на латышском фланге, которые хотят изменений в компрадорской политике Домбровскиса. Все же понимают: в следующем году нам надо отдавать по процентам 1,2 миллиарда, через год — еще миллиард. Значит, снова резать бюджет и давить бизнес налогами и штрафами. Грекам простили часть долга после их протестов, но наши люди не идут на улицы. Значит, надо, как в Исландии, просто сказать: мы не можем выплатить долги, иначе страна рухнет.

Но для этого нужны новые люди в правительстве, которые могли бы туда попасть через расширение корпуса избирателей, наделив политическими правами теперешних неграждан. Тот же Лембергс с лозунгом «хватит слушать Европу!» разве не мог бы сыграть на голосах новых граждан? Американские политики непременно увидели бы в новых гражданах возможность получить и свой кусок голосов. У нас видят только угрозы. И совершенно конституционные механизмы — как референдумы — уже трактуются как антиконституционная деятельность.

— А есть с кем разговаривать на эти темы в латышской политике?

— Политики давно поняли, что «национальная карта» гарантированно обеспечит им голоса, потому что обыватель неизменно покупается на русофобскую риторику. Вызов стереотипам могла бы бросить интеллигенция, но она зачастую настроена еще более ксенофобски. Я походил по разным конференциям и слетам, в частности, когда членов «Единства» упрекнули за слабый позвоночник — mugurkaula trūkums, есть такая латышская идиома. Видимо, после этого тот же Пабрикс понял, что он со своим либерализмом может вылететь из политики, и пошел закручивать гайки.

У меня ощущение, что какие–то подвижки возможны, если создать ощущение дискомфорта от того, что происходит в Латвии, у ее новых хозяев — ЕС и НАТО. Но для этого нужно внутреннее давление, и те же референдумы — это один из методов.

— Возвращаясь к США, почему именно на мексиканцах американский плавильный котел дал осечку?

— Тут мы тоже похожи. У них рядом Мексика, у нас Россия. В отличие от прагматичных азиатов, которые предпочитают быстрее ассимилироваться, мексиканцы более эмоциональны и даже иррациональны. И культурный компонент для них не менее важен, чем материальный. И потом — сама численность сообщества. Сегодня мексиканец может нелегально пробраться в Штаты, устроиться к работодателю–мексиканцу, смотреть испаноязычное телевидение, читать испаноязычные газеты, общаться с родными по Интернету, ездить к ним в гости после легализации.

— То есть человек живет в своем информационном пространстве, на что тут у нас в Латвии латышские политики сетуют.

— Именно. Только они забывают, что в эпоху Интернета и других новых информационных технологий у нас не два, а сотни информационных пространств. Поэтому мне смешны рассуждения о том, что они создадут канал, который будет на нас «пропагандировать». Человек просто кнопкой пульта щелкнет, если ему не понравится, как о нем высказались…

Эти сетующие люди, такое впечатление, живут понятиями прошлого века. Когда государство ассоциировалось с границами, национальной валютой, конкретным населением, суверенитетом. Чувством стабильности, которое оно давало своим жителям. Где все это сегодня? Раньше те, кто отправлялся в эмиграцию, чувствовали неуверенность и даже испытывали психологический шок. Сегодня уехавшие в Англию порой куда лучше знают, что их ждет завтра, чем те, кто остался в Латвии.

Сейчас сохранить государство можно только мотивируя людей остаться на его территории. А для этого нужен не только материальный, но и психологический комфорт. Без этнического напряжения и социальных противоречий. Если наши политики думают, что они укрепляют государство, раскалывая общество, — мне просто жаль страну…
 

Информация к размышлению:



В 1830–1840 гг.после серии конфликтов США аннексировали у Мексики нынешнюю территорию штатов Техас, Нью–Мексико, Невада, Аризона, Калифорния, Юта, Колорадо. Сегодня именно на этих землях компактно проживают американские мексиканцы. А в университетах висят карты, где указанные земли объединены под названием Ацтлан — древним государством ацтеков. «Такую я видел в университете Сиэтла, штат Вашингтон», — говорит Андрей Бердников.


Этапы длинного пути

— 14 июня 2000 года президент Билл Клинтон заявил: «Очень надеюсь, что я последний президент США, не знающий испанского языка».

— 5 мая 2001 года президент Джордж Буш впервые выступил с радиообращением к нации на испанском.

— 1 марта 2002 года два претендента на пост губернатора штата Техас впервые устроили дебаты на испанском.

— 4 сентября 2003 года претенденты на пост президента от Демократической партии США дебатировали по–испански.


Референдумы по языку

С 1985 года в США на уровне штатов и отдельных городов прошло 12 референдумов по языковому вопросу, в том числе по поводу «единого государственного языка». На 11 победили сторонники английского. Но на последнем — в Колорадо в 2002 году — на вопрос «выступаете ли вы против двуязычного образования» «да» ответило только 44%, и референдум сторонниками английского был проигран. Лиха беда начало…


«Это наша земля!»

В марте–апреле 2006 года многолюдные выступления осевших в США мексиканцев захлестнули крупнейшие города страны: Чикаго, Лос–Анджелес, Даллас, Нью–Йорк. «Мы — Америка!», «Это наша земля!», «Даешь легализацию!» — написали они на своих плакатах. Свыше 10 миллионов незаконно живущих в США граждан Мексики посредством уличного напора продавили себе амнистию.