Этот текст не понравится никому. Кто-то назовет меня ярым русофилом-шовинистом, а кто-то гнилым либералом-русофобом.
 
Если рассматривать Крымскую ситуацию локально, то это блестящая операция. И Путин тут практически миротворец. В то время как в Киеве уже хлебнули и почувствовали запах крови (сотня убитых на Майдане), в других регионах политических противников избивают и ставят на колени в грязь, в Крыму с момента ввода «зеленых человечков» или «вежливых людей» до принятия республики в состав России умирали только своей смертью. Вдумайтесь, в стране, где гражданская война по сути уже началась, в самом милитаризированном регионе — ни одного пулевого ранения.
 
Если рассматривать Крымскую ситуацию глобально, то поспешность, с которой она была проведена, вызывает крайнее недоумение. Сепаратисты из Шотландии, Каталонии, Венеции и прочих не поддержали Путина. Более того, стремительное и малозаконное отсоединение Крыма лишь дало им очки: «смотрите, какие мы покладистые, а ведь могли бы и по-быстрому все порешать».
 
В Крыму народ ликует. Флаги, братание, хороводы на центральных площадях городов. Крымских татар не видно и не слышно. Главные два чувства, которые владели людьми с начала марта — эйфория и страх. Страшно было всем. Русские боялись срыва референдума: «Если ваше или наше руководство захочет отыграть назад, Киев нас закатает в асфальт, нам будет конец». Татары боялись и своих соседей русских в Крыму и нового руководства Киева. Если будет срыв, их вместе со всем Крымом закатают за недостаточное сопротивление, если нет — россияне могут припомнить их редкие выступления против. А как поведет себя новая власть, которая становится похожа на ту, что депортировала крымских татар в 1944 году?
 
Меджлис под любыми предлогами уворачивался от моих настойчивых просьб дать интервью. Семьи в местах компактного проживания отказывались говорить с нами на камеру и уж тем более пускать к себе домой. Мы хотели снять типичную татарскую семью, которая соблюдает хоть какие-нибудь традиции (в еде, одежде и т.п.). Мы долго разговаривали через забор с сорокалетним татарином, к которому попозже присоединилась жена и младший сын. Они и пускать не хотели и прямо отказывать стеснялась. Наконец вышел старый морщинистый отец, отправил сына заниматься делами (за ним тут же посеменила вся семья). Дед открыл калитку, вышел к нам, закурил, оглядел меня и сказал: «Вы нас завоевали, нечего было отдавать». Бросил бычок на землю, затоптал и ушел в дом.
 
Таксист Редван, который вез меня из Симферополя в Севастополь, представлялся Ромой: «Вам так проще запоминать». Он аккуратно выпытывал у меня, как относятся в России к присоединению Крыма, и что лично я думаю по этому поводу. В конце заметил: «Да хоть напрямую к Белому дому присоедини, если ты лентяй — хорошо жить не будешь. Работать надо, хоть на Украине, хоть в США».
 
Высказывать прямо свои предпочтения они боятся. За неделю до референдума прекратили общение с русскими друзьями: «Поругаемся еще, потом как-нибудь». Русские тоже, чтобы не портить себе праздник, старались к татарам лишний раз не приставать. Но с высоты победителей говорили нам о том, как они их уважают за трудолюбие, за сплоченность, какие они хорошие соседи.
 
И вот — вечер 16 марта. Удивительно, что результаты референдума правдивы. Расхожая шутка: «На месте крымских властей я бы организовал вброс бюллетеней против, а то почти стопроцентный результат как-то неловко выглядит».
 
Я улетал 17 марта. В голове был туман и треск от вчерашнего праздника. На Графской пристани в Севастополе нас постоянно окружали местные жители со словами благодарности от крымчан России за поддержку. Мужчины угощали коньяком, девушки целовали и просили своих спутников налить москвичам шампанского. Поцелуев было много, спутники и мужья целующих были не только не против. Даже наоборот: дав выразить восторг своим женщинам, крепко жали руки и хлопали нас по плечам. Все это, конечно, бодрило…
 
Мне не хватало духа сказать им, что это последнее их волеизъявление, последний референдум и последнее честное голосование.