Когда он эмигрировал, о нем говорили «нет пророка в отечестве своем». Теперь стали говорить, что Александр Зиновьев был выдающимся русским мыслителем. Но спроси первого встречного, особенно тех, кто помоложе, мало кто скажет о Зиновьеве что-нибудь вразумительное. Может, ответят, что был такой диссидент.
 
Между тем, вот что интересно: когда вернувшегося в горбачевскую Россию Зиновьева называли бывшим диссидентом или опять же пророком, он каждый раз отмахивался: какой я диссидент! Я и антисоветчиком никогда не был. И не пророк я вовсе. И часто, особенно если давал интервью, добавлял: «Конечно, я не могу сказать, что я апологет советского общества. Но я и не антисоветчик. Я не апологет коммунизма, но и не антикоммунист. Просто я открыл в себе кое-какие способности понимать советское общество, анализировать его. Я принимаю все как реальность. Моя задача в том, чтобы изучить эту реальность и построить теорию, которая даст возможность делать прогнозы».
 
Нет, он, конечно, не был пророком. Но почти все его книги, особенно последние — «Русская трагедия», «Глобальный человейник», «Запад», «На пути к сверхобществу», «Астрель» — пестрят социальными прогнозами о будущем России и скатывающегося к глобализации западного общества.
 
Не многие сегодня эти книги читают. А ведь было время, когда про его «Зияющие высоты» каждому знавшему толк в литературе, было известно, что за нее, если книгу найдут дома, можно запросто схлопотать несколько лет. За издание «Зияющих высот» в 1976 году в Швейцарии самому Зиновьеву пришлось выбирать — либо тюремный срок, либо эмиграцию. Он уехал в Мюнхен.
 
Это была не первая угроза ареста. Не-антисоветчик и не-антикоммунист Зиновьев накануне войны совсем еще молодым человеком готовил террористический заговор против Сталина. Его арестовали, но до Лубянки не довели. Он умудрился обвести вокруг пальца конвоиров и сбежать. Случай небывалый, но факт. Сразу после этого Зиновьев ушел добровольцем в Красную армию. Заслужил в боях несколько наград, окончил танковое и летное училище. А после войны еще и философский факультет МГУ с аспирантурой. Тогда же именно он создал знаменитый Московский методологический кружок, слава которого докатилась до наших дней. Его членами были знаменитые советские философы М. Мамардашвили и Г. Щедровицкий, которому после эмиграции Зиновьева стали приписывать заслугу создания этого кружка.
 
Зиновьев считал себя не только философом, но еще и писателем. Правда, сочиняя свои романы, он прозаиком в привычном смысле не был. Да и романы он писал особого рода. Здесь вообще требуется небольшое пояснение. Зиновьев был фигурой трагической и самобытной. И то, и другое заключалось в кажущейся противоречивости, которая проистекала как это ни странно из его «глубинной последовательности». В ученом мире его фатально не понимали. Называли антикоммунистом, тогда как сам он себя позиционировал «настоящим романтическим коммунистом». И Сталина ненавидел как раз за его измену идеалам этого «настоящего коммунизма». Перед войной создал террористическую группу для покушения на Сталина, а после войны всерьез считал, что именно благодаря стратегическому мышлению Сталина страна войну выиграла.
 
В «Зияющих высотах» Зиновьев построил модель крушения советской системы и спрогнозировал дальнейшее катастрофическое торжество постсоветского либерализма. Но потом, когда все произошло именно так, как он предвидел, сам же осудил уничтожение социалистической системы как наиболее дееспособной и справедливой в истории человечества.
 
«Я создал собственную идеологию, — утверждал Зиновьев, — отличающуюся от марксизма и построил свою теорию коммунистического общества. Я рассматриваю его не через призму марксистских представлений и прожектов, а как эмпирически данный факт…» Что тут имеется в виду, просто так в двух словах не объяснишь, и Зиновьев понимал, что традиционно мыслящие западные и российские философы и социологи его идеи как научную теорию принять не сумеют. Поэтому ему и понадобилось писательство как защитная ширма, как камуфляж.
 
Чтобы защитить свои идеи от нападок коллег и противников, он использовал все доступные литературные средства: эссе, анекдот, памфлет, фельетон, даже стихи. Позже говорил: «Я был одним из создателей множества анекдотов, появившихся в Москве в послевоенные годы. Часть из них вошла в мои книги. То, что в результате получилось, я называю синтетической литературой. Это не машинально соединение различных приемов, а новая художественная форма. Я создавал ее сознательно. Мой первый роман «Зияющие высоты» — социологический по содержанию и синтетический по литературным средствам».
 
И еще о «Зияющих высотах»: «Я в нем ничего и никого не обличаю — просто анализирую советский образ жизни и показываю все аспекты жизни современного общества. Для этого мне не нужен сквозной сюжет, как в традиционном романе. Для меня важнее развитие идей. Поэтому главными героями моих романов являются не люди, а идеи. Я не описываю, например, внешность людей, природу. Все это несущественно, главное — это идеи».
 
После «Зияющих высот», работая в Мюнхенском университете, Зиновьев издал с десяток таких романов. Одним из самых важных считается «Запад». Зиновьев очень критически смотрел на западное общество. Пожалуй, еще сильней, чем социалистический строй, он критиковал западный уклад жизни с его либеральными ценностями. А то, что их стали агрессивно внедрять и в России, он называл вообще противоестественным и несовместимым с русским менталитетом.
 
Книгу «Запад» Зиновьев считал введением в будущую теорию и историю развития западного общества. Он даже придумал специальное уничижительное слово для его обозначения — западнизм.
 
Зиновьев очень резко выступал против современного капитализма и открыто издевался над его духовной составляющей. Много внимания он уделял умственному, интеллектуальному и креативному кризису западнизма. В основе этого кризиса, считал он, лежит глупость. Он говорил: «Эта глупость — не естественное отсутствие ума, это особая культура и она особым образом культивируется». Учеба, просвещение, как ни странно, не умаляет ее, а наоборот, усугубляет. Как ни парадоксально, десятки, сотни специалистов на Западе чем больше учатся, тем становятся глупее. Забытое уже нами старое советское оболванивание пустяк по сравнению с западным. В СССР оно, по крайней мере, было видно невооруженным глазом и вызывало протест. На Западе оболванивание утонченное и всеми потребляется с удовольствием. «Ежеминутно, ежечасно кино, литература, телевидение и особенно реклама оболванивают людей настолько, что они уже и не замечают, что оболванены».
 
В России этот процесс происходит тоже, но в заторможенном виде. И вряд ли достигнет такого размаха, как на Западе. Сейчас много говорят, что Россия может вернуть себе былое величие и значение в мире. Зиновьев считал: «Россия имеет шансы стать великой державой. Но есть только один путь для этого, один-единственный путь — делать реальный вклад в мировую культуру. В музыку, в искусство, чем больше русских имен будет появляться в мировой культуре, тем величественнее будет Россия».
 
Он неохотно высказывался о революции 1917 года, но считал, коль она имела место быть, необходимо осмыслить ее позитивные результаты. Он писал: «Если встать на путь исправления ошибок, жизни не хватит. Но вспомните двадцатые годы. Где появились самые прогрессивные идеи в поэзии? В России. В архитектуре? В России. В живописи? В Россию. В кино? В России. Это надо ценить».