Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь:
«Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет.
Приходите княжить и владеть нами»
(Повесть временных лет)

С некоторых пор излюбленным занятием некоторых кругов России стал поиск "мин", заложенных зловредными большевиками. Одну такую "мину" обнаружили в том, что большевики называли «строительством новой исторической общности».

На СССР и советский народ пытаются наклеить уничижительные ярлычки “новиопы”, “Новиопия”, “многонационалочка”: эти плоды сомнительного "творчества" известного в узких кругах литератора Д.Галковского кажутся его поклонникам из числа русских националистов ужасно остроумным. По их мнению, большевики были “оторванными от жизни” мечтателями, пытавшимися переделать Россию в угоду своим фантазиям. А политические реалисты, дескать, должны были бы строить в России "нормальную европейскую нацию".

При ближайшем рассмотрении эти планы националистов имеют свою аналогию в типичном либеральном взгляде на Россию, как некое отклонение от "правильного" европейского образца. Только для либералов образцом и идеалом является европейский капитализм, а для националистов – европейская нация. Что лишний раз демонстрирует отсутствие у обоих этих идеологий корней в России: всё это – идейная контрабанда, протаскиваемая к нам с Запада.

Вот, к слову, новые данные ФНИСЦ РАН (социологический мониторинг «Как живёшь, Россия?») за апрель 2024 года: доля националистов в российском обществе не выходит за пределы статистической погрешности (1%), либералы тоже в аутсайдерах (3%).



"Новой" та общность, которую создавали большевики, может показаться только с европейской колокольни. Да, скорее и не столько новой, сколько небывалой, экзотической, не вписывающейся в пресловутые европейские стандарты. С высоты этих "единственно правильных" стандартов весь исторический путь человечества представляется эдакой ровной и прямой дорогой от дикости к цивилизации, по которой Европа убежала дальше всех. А Россия и все остальные страны обречены всё время "догонять".

Но если бы наши националисты сняли свои любимые европейские очки, и дали себе труд хотя бы попытаться посмотреть на историю своей страны русскими глазами, они бы могли открыть для себя много нового. А среди прочего и то, что в советском народе было гораздо больше традиционного для России, чем нового.

Европа, в которой наши либералы и националисты видят свой идеал, знает два способа объединения людей в коллектив – по природе и по договору, иначе говоря, биологический и юридический. Классик европейской социологии Фердинанд Тённис обозначил их, как Gemeinwesen и (Buerger) Gesellschaft, что в примерном переводе означает "община" и "гражданское общество". Gemeinwesen это все межчеловеческие связи и отношения, складывающиеся непреднамеренно, "сами собой", естественным путём. Проще говоря, Gemeinwesen это продолжение дочеловеческих форм общности, аналог животной популяции.

"Гражданские" же отношения образуются через добровольное волеизъявление отдельных индивидов, обычно имеют в виду некую общую цель, и закреплены неписаными правилами, а возможно и писаным правом – "общественный договор". Это может быть и клуб любителей подлёдной ловли, и акционерное общество, и та самая гражданская нация – объект поклонения наших националистов.

Считается, что современная эпоха, по крайней мере, в Европе означает господство гражданского общества-нации, а все "естественные" формы социальности, как чудом сохранившиеся "атавизмы архаики", обязаны отмереть. Но в реальности это не так. Экономисты Bank of Italy, изучая списки флорентийских налогоплательщиков за многие столетия, выяснили, что основные финансовые активы во Флоренции, как сегодня, так и шесть веков назад принадлежали и принадлежат одним и тем же семьям.

Ещё большей “семейственностью” отличается правящий класс Британии. Недавние исследования английской элиты показали, что вся крупная собственность, а также и все лидирующие позиции в разных общественных сферах – в бизнесе, политике, церкви, СМИ, армии, полиции – начиная с ХII века и вплоть до наших дней, сосредоточены в руках лишь 1% населения Англии. И всё это количественно ничтожное, но влиятельное меньшинство – это сетевое сообщество аристократических фамилий и кланов, связанных друг с другом тысячами родственных и брачных связей. 

Очевидно, что аристократические роды в Европе отнюдь не собираются вымирать, прекрасно сохраняются и воспроизводятся, и что важно, сохраняют господствующий статус в тамошнем обществе. Нация и род/клан для Европы не только теоретические абстракции, не только идеальные типы социологии, но и реально существующие формы общежития, существующие параллельно друг другу и практически не пересекающиеся.

Но в Русском мире так никогда не было. У нас родовые и гражданские структуры никогда не существовали в чистом виде. Советский народ, например, образовался через общественный договор, но договор об образовании СССР заключали не отдельные индивиды, а народы или национальности. Отсюда и понятие "многонациональный народ". Для Европы "многонациональная нация" была бы бессмыслицей.

Видимо отчасти и по этой причине советский официальный нарратив избегал употребления слова "нация". У нас были ”народы” и ”национальности”. Последнее – синоним того, что в этнографии обозначается термином "этнос". Если кому-то нравится, для чистоты понимания советскую официальную "многонациональность" можно заменить на современный лад "полиэтничностью" или "мультикультурностью".


Фонтан “Дружба народов” на ВДНХ

От европейской нации советский многонациональный народ отличала и такая вещь, как связываемые с ним весьма живые патриотические чувства. Накал этих чувств был столь высок, что каждый эмигрировавший во враждебные, капиталистические страны – "невозвращенец" – воспринимался не более, и не менее, как изменник. В отношении гражданской нации такие эмоции неуместны и смешны. Ведь нация – продукт свободной воли индивидов. И таким же свободным волевым актом индивид может одну нацию покинуть и присоединиться к другой. Как инвестор вправе изъять свой пакет акций из одного предприятия и вложить в другое – никому же не придёт в голову обвинять его за это в предательстве. Индивид и его свободное волеизъявление важнее, чем интересы предприятия и даже, чем единство нации.

Прецеденты репрессий в отношении некоторых национальностей показывают, что акт измены советскому народу мог быть не только индивидуальным, но и коллективным. Что также отличало советский народ от европейской нации, где ответственность могла быть только индивидуальной.

В дореволюционную эпоху понятие "русский народ" тоже несло в себе черты многонациональности. Однажды на придворном балу император Николай I спросил своего французского гостя Астольфа де Кюстина:

– Маркиз, как вы думаете, много ли русских в этом зале?
– Все, кроме меня и иностранных послов, ваше величество!
– Вы ошибаетесь. Вот этот мой приближённый – поляк, вот немец. Вон стоят два генерала – они грузины. Этот придворный – татарин, вот финн, а там крещёный еврей.
– Тогда где же русские? – спросил Кюстин.
– А вот все вместе они и есть русские.
(Коллекция рассказов мемориальных // Наука и жизнь. Сентябрь 2013. № 9)

Здесь каждый представляет не только себя лично, но и свою национальность, коллективно входящую в более широкую, русскую общность. Эта, последняя, состоит из более мелких этнокультурных общностей, а не только из отдельных индивидов, как европейская гражданская нация.

Нечто подобное просматривается и у самых истоков становления Древней Руси. В летописном призвании Рюрика участвуют пять этнокультурных общностей, которые называют то "племенами", то  "союзами племён": словене, кривичи, чудь, весь, меря. Три последние – не славянские, а финно-угорские. Кривичи по последним данным в то время ещё не принадлежали к славянам, а были балтами. Итого получается, что из пяти "племён", участвовавших в призвании Рюрика, славянским было только одно.

Сам акт "призвания" – «придите и володейте нами» – это, без сомнения, общественный договор, учреждавший первую государственность наших предков. Но договаривающиеся стороны здесь, опять-таки, не отдельные индивиды, а "племена". Результатом их договора явилась центральная власть, ставшая над "племенами". То есть перед нами те же самые, хорошо знакомые нам по советской истории союзный договор и созданная им "многонационалочка".

Можно копнуть ещё глубже, во времена задолго до возникновения Руси. Школе знаменитого советского историка Аполлона Кузьмина принадлежит заслуга установления того факта, что очень рано, ещё во времена формирования славянства, у наших предков произошёл переход от кровнородственной общины к общине соседской. Последняя отличается от первой тем, что она не является замкнутым коллективом, и принадлежность к ней не только передаётся по наследству. К соседской общине может присоединиться любой "чужак": для этого достаточно желания присоединяемого и согласия на это самой общины. Причём этот присоединяющийся может быть и неславянского происхождения. Но после "натурализации" внутри соседской общины присоединившегося к ней нового члена его потомки принадлежат к общине уже самим фактом своего рождения. То есть эти, “соседские”, отношения не являются ни родовыми в чистом виде, ни гражданскими. Уже в праславянской общине мы видим то сочетание родового и гражданского принципов, которое потом будет определять лицо и древнерусского общества, и общества советского.

В Европе же кровнородственные структуры начинает замещаться соседской общиной-“маркой” очень поздно. Роды и племена германцев и кельтов продолжают существовать и в эпоху формирования раннефеодальной государственности. Именно поэтому в Европе вплоть до наших дней есть множество территорий, сохраняющих древние племенные названия франков, саксов, готов, бургундов, бриттов: Тюрингия, Бавария, Франкония, Саксония в Германии, Вессекс и Сассекс в Англии, Бургундия, Нормандия, Бретань и Иль-де-Франс во Франции, Ютландия в Дании, Свеаланд и Гёталанд в Швеции и т.п. У нас ничего подобного:  "племенные" названия кривичей или вятичей не дали свои имена территориям современной России именно потому, что эти "племена" были общностями не кровнородственными, а "соседскими". Исключение составляет разве что Волынь, унаследовавшая своё название от "племени" волынян, но эта территория для Русского мира – крайне западная, исторически испытывавшая наибольшее европейское влияние.

Подобная нашей соседской общине германская марка в Европе формируется поздно и существует сравнительно недолго: в городах она бюргеризируется, превращаясь в гражданское общество (Buergergesellschaft), из которого впоследствии вырастают все европейские нации. Но в соседскую "марку" переформатируются не все родовые структуры германцев: наиболее знатные из них сохраняются и, несмотря на все исторические перипетии, доживают до наших дней в виде европейских монархических и аристократических династий.

Отношения между гражданским обществом и аристократическими родами в Европе представляют собой своеобразный тандем, участники которого не только соперничают в борьбе за власть, но и объединяют свои усилия в стремлении подчинить и поработить тех, кто в этот "тандем" не входит. Сначала объектом подчинения была та самая деревенская община-"марка". Как писал французский историк Фернан Бродель:

Города существовали под знаком не знавшей себе равных свободы; они развивались как автономные миры и по-своему… Города господствовали над своими деревнями, составлявшими для них подлинные колониальные миры задолго до появления самого термина и подвергавшимися соответствующему обращению. (Бродель Ф. Структуры повседневности: Возможное и невозможное / Фернан Бродель // Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв.: пер. с фр. Л.Е. Куббель. – М.: Прогресс, 1986. – Т. 1. – С. 541)