Будучи занятым в сфере исследования социальных инноваций, я в течение долгого времени задавался вопросом: почему инновации приветствуются и даже культивируются везде, кроме сферы демократии?


Культ инноваций

Мы живем в эпоху культа инноваций. Сегодня от всех требуется производить инновации – это обязаны делать коммерческие компании, научно-исследовательские институты, общественные организации и, в таких сферах как предоставление услуг и информирование населения, даже государственные учреждения. Без инноваций в современном мире якобы уже не выжить.

Культ инноваций поддерживается как соответствующими мифами о всесильности инновационных подходов и решений, так и реальной практикой: не производя и не предлагая инновации, становится все труднее конкурировать в коммерческой сфере и уже практически невозможно получить приличную финансовую поддержку для научно-исследовательской или общественной деятельности.

Соответственно расширяется и понятие самой инновации – сегодня особую популярность приобрели так называемые социальные инновации, направленные на обновление различных сфер жизни человека, встав в один ряд с «более осязаемыми» технологическими, производственными, экономическими, торговыми и организационными инновациями.

В общем, инновации уже не только приветствуются и поддерживаются – адепты сегодняшнего неолиберального капитализма их настоятельно требуют везде. Везде, кроме сферы демократии.


Инновации и демократия

Почему инновации культивируются везде, кроме области демократии? Почему власть имущие с пеной у рта говорят о необходимости инноваций в сфере экономики, образования и науки, а в области механизмов народного волеизъявления упорно держатся за процедуры представительной демократии, запущенные в широкий оборот почти два столетия назад? Почему предложения существенного обновления или усовершенствования сегодняшней формы демократии, для того чтобы сделать инструменты народовластия более соответствующими изменившимся реалиям, нередко трактуются как подрывная деятельность и угроза государственному устройству? Ответ прост: потому что это вопрос удержания власти.

Власть понимает, что всевозможные социальные эксперименты уменьшают стабильность и прогнозируемость. В то же самое время для власть имущих прогнозируемость событий в сфере выборов и политической конкуренции является необходимым условием воспроизводства власти и осуществления контроля. Для них радикальные эксперименты в механизмах народного волеизъявления стали бы чем-то вроде чрезвычайного положения, к чему они явно не были бы готовы.

Термин «чрезвычайное положение» в данном контексте я использую так, как его понимал Карл Шмитт. Чтобы было предельно ясно, о чем речь, позволю себе поподробней остановиться на некоторых концептуальных моделях этого мыслителя.


Карл Шмитт и концепция чрезвычайного положения

Теория чрезвычайного положения была наиболее полно описана Шмиттом в работе «Политическая теология». Читая этот труд, становится ясно, что под чрезвычайным положением мыслитель понимал не состояние начала войны, не осадное положение и не прямую угрозу терроризма или вооруженного восстания. Чрезвычайное положение – это, скорее, ситуация, не подчиняющаяся нормативной регламентации, это некий исключительный случай, стоящий вне нормы, вне нормально действующего правопорядка.

Другими словами, по мнению Шмитта, «в чрезвычайном случае уничтожается норма». В своей другой работе «Теория партизана: промежуточное замечание по поводу понятия Политического», хоть и совсем в ином контексте, Шмитт показал, как в ситуации исключительного случая также распадается и стирается дихотомическое деление «легально-нелегально».

Карл Шмитт критиковал либеральных профессоров конституционного права и сторонников юридического позитивизма за то, что они рассматривают политическую жизнь в стране только лишь как вопрос установленных конституцией и другими правовыми актами норм и правил. Заранее установленные нормы не применимы к чрезвычайному положению, так как оно по самой своей природе непредсказуемо. К тому же, по мнению Шмитта, непредсказуемым является не только само чрезвычайное положение, но и те средства, которые необходимы, чтобы установить над ним контроль.


Политика как череда чрезвычайных положений

Повторю то, что я уже не раз заявлял в других статьях и интервью. Настоящая политика – это вовсе не технократическое администрирование и механическая координация корпоративных интересов в рамках установленных норм. Настоящим политиком как раз является тот, кто способен изменять существующие нормы согласно своим идейным установкам и в борьбе с идейными установками своих политических противников.

Политика также не есть искусство возможного (при всем моем глубочайшем уважении к Отто фон Бисмарку, известная фраза которого, кстати, вырвана из контекста) и уж тем более не есть искусство компромисса. Настоящая политика – это изменение мира, изменение статус-кво, что означает как раз выход за грани возможного, выход за рамки установленных норм. В этом смысле политика – это непрерывная череда чрезвычайных положений.

Нет сомнений, что, используя терминологию Шмитта, мы можем сказать, что деятельность партии «За родной язык!» («ЗаРЯ!») сегодня создает череду чрезвычайных положений для латвийского истеблишмента.

При помощи всевозможных юридических трюков латвийские власти пытаются «закрыть историю», лишив ее не только творческого, динамического, пассионарного и, я бы даже сказал, народного измерения, но и политического содержания.

«ЗаРЯ!» и ее последние инициативы в этом смысле становятся для властей серьезным вызовом. Решение вопросов чрезвычайного положения требует инноваций со стороны власть имущих. Наблюдая за действиями наших правящих, невольно приходишь к выводу, что они на это не способны.

Зато на это способна «ЗаРЯ!». Ее недавнее предложение, грозящее перерасти в очередное чрезвычайное положение, касается как раз вопроса инноваций в сфере демократии, обсуждаемого в первой части этой статьи.


Оживление истории

Соглашусь, что предложенная партией «ЗаРЯ!» идея введения механизма отзыва депутата и перехода на мажоритарную многомандатную систему выборов в Сейм имеет свои риски. Звучащая критика в адрес этой инициативы нередко базируется на убедительные аргументы. Однако есть ряд причин, почему я поддерживаю эту идею.

Во-первых, для меня, также как и для авторов данной инициативы, ключевым моментом является именно «императивный мандат» или, иными словами, введение процедуры отзыва депутата, который не выполняет своих обязательств перед избирателями. Мажоритарная многомандатная система здесь выступает скорее как дополнительный, но необходимый технический компонент.

Вопреки всем аргументам, что введение такой процедуры может привести к нескончаемому популизму, я считаю, что как раз страх перед возможным отзывом может уменьшить желание потенциальных депутатов обещать неосуществимое. Но еще больше я надеюсь, что это послужит мотивацией для депутатов бороться за осуществление «неосуществимого», что будет означать приход в Латвию настоящей политики. Сам я, кстати, ничего не имею против популизма, который у нас часто необоснованно путают с понятием «демагогия», но это уже тема для другой статьи.

Однако дело даже не в том, почему и для чего в сегодняшней неолиберальной системе словом «популизм» клеймятся любые попытки взаимодействия с широкими массами в противовес взаимодействию только с узкими группами и кланами, а в том, что не существует более важной политической ценности, чем народный суверенитет. Жан-Жак Руссо в свое время выразился по этому поводу очень категорично и точно: «Суверенитет народа неотчуждаем, неделим, непогрешим и абсолютен».

Итак, народный суверенитет является неотчуждаемым и не может быть передан другому физическому или юридическому лицу. Депутатов нужно и важно воспринимать только как уполномоченных представителей народа, а не как воплощение самой власти.

Я не согласен со многими моими либеральными коллегами, ставящими под сомнение способность народа активно участвовать в определении своей судьбы и отстаивающими некую власть «экспертов» и «компетентных специалистов».

Конечно, осуществление подлинного народовластия требует определенных условий. В обществе надлежащим образом должны работать независимые и альтернативные механизмы обеспечения населения всей необходимой информацией о политических процессах. Общество также нуждается в разнообразных группах активистов, борющихся против партийной пропаганды, демагогии политических манипуляторов, непрозрачности и забюрократизированности системы.

Однако, если упомянутые условия соблюдены, народ в состоянии судить и решать, хорошо ли управляется государство (муниципалитет и т.д.) или плохо, держит ли конкретный депутат свое слово или нет. Для этого не нужно обладать какими-либо специфическими знаниями, навыками или компетенциями.

Во-вторых, аргумент, что избирательная система, предложенная партией «ЗаРЯ!», может уменьшить количество русских депутатов для меня звучал бы убедительно только в одном единственном случае: если бы я сейчас действительно видел, что это количество переходит (или способно перейти) в качество. Наблюдая сегодняшнюю борьбу и псевдо-борьбу за интересы русскоязычных, у меня нет никаких сомнений, что качество становится куда более ценным фактором, нежели количество.

Русскоязычное сообщество в Латвии сейчас имеет самое крупное представительство в парламенте. Ну и какой от этого прок? Я бы лично с превеликим удовольствием больше половины из этих депутатов отозвал, чтобы не позорили и не делали из своего избирателя посмешище.

Более того: не только теория военного искусства, но и доказавшие свою эффективность стратегии политической борьбы (как парламентской, так и непарламентской и внепарламентской) свидетельствуют о том, что количественное превосходство имеет значение только в отдельных случаях.

В-третьих, инициатива партии «ЗаРЯ!» хороша тем, что просто «оживляет» историю и возвращает политику в политику. Это то, о чем я уже писал в контексте чрезвычайного положения. С одной стороны, такие удары по существующей системе, не важно в какой области, просто не дают правящим «расслабиться».

С другой стороны, в условиях сегодняшней безысходности и «мерзости запустения», когда уже хуже быть не может и когда ни у кого в мире нет убедительных рецептов преодоления современных глобальных кризисов, непрерывный социальный эксперимент становится последней надеждой. Почему в этом смысле не последовать примеру Исландии?

Суть человека и его творческий потенциал в конце концов воплощается не только в умении приспосабливаться к уже имеющимся социальным структурам, но и в способности видоизменять их и создавать новые социальные структуры и практики.