Представим себе ситуацию, когда собрался консилиум врачей для определения оптимального курса лечения больного. Долго спорили, в конце концов решили лечить высокую температуру. Прошло время, температуру не то чтобы снизили, но стабилизировали, однако больному легче не стало. И вот снова консилиум, снова споры, решили лечить кашель. И опять лечение, кашля уже почти нет, но больной так и остался больным. Невозможно такое? В медицине точно невозможно, там врачи лечат все-таки причины, а не следствия болезней, но в общественно-политической жизни вполне возможно.

Только наш больной — латвийское общество и заболело оно в конце 80-х годов прошлого века и болезнь эта — национальная гордыня. Прежде чем искать стратегии лечения, кратко напомним историю болезни.
 
В далекие теперь уже времена Народного фронта, восстановление государственной независимости Латвии стало возможным за счет значительной поддержки русскоязычным населением идеи независимого демократического государства. В этом государстве все жители должны были стать гражданами, иметь государственные гарантии на сохранение образования и культуры с учетом своих национальных традиций. А само государство должно было стать общим домом для всех, где не будет старших и младших братьев, национальной дискриминации и социальное обеспечение людей будет, как минимум, не ниже, чем при советском социализме. Кто об этом забыл, рекомендую еще раз перечитать официальные документы НФЛ. Единственный приоритет в первой программе НФЛ отдавался латышской национальной культуре, что было понятно и объяснимо тогда и сейчас. 
 
Идея, с которой началось заболевание общественного сознания, на первых порах носила прогрессивный характер и была поддержана многими жителями Латвии в конце 80-х годов — достижение экономической самостоятельности.

Лидеры НФЛ в то время заявляли, что экономическая самостоятельность позволит значительно повысить уровень жизни людей и решить ряд проблем материального обеспечения и не только. В качестве образца такой жизни нам приводили в примеры европейские страны, где действительно уровень жизни был выше чем у нас в то время, тогда как качество жизни было примерно таким же. Позднее появится идея государственной независимости и людям внушат, что в независимой Латвии счастья будет еще больше. Никаких научно-экономических обоснований будущего счастья тогда не предлагали. Все было построено на эмоциях, а эмоции без трезвых расчетов всегда ведут к гордыне.
 
Мифологема о счастливой жизни, которая будет намного лучше чем в СССР, была первым вирусом гордыни, который поразил общественное сознание. Затем вирусы стали поступать регулярно, вступление в ЕС и НАТО — сделает нашу жизнь зажиточной и безопасной, интеграция общества на основе латышского языка — сделает нас единой сплоченной политической нацией, ну, а программы развития Латвии, сначала до 2010-го, потом 2020-го, потом 2030 годов должны были стать монументальными памятниками нашему процветанию.     
 
Однако получилось совсем другое, и это другое все больше и больше превращается в государство, из которого многим просто хочется убежать.

Основная идея развития современной Латвии — «латышская Латвия». Для представителей нацменьшинств желающих добиться успеха на поприще государственной карьеры предложен конкретный метод — превращение в латышей. Уничтожено государственное профессиональное и высшее образование на русском языке, государство и многие самоуправления категорически не желают на должном уровне финансировать развитие русской и других традиционных национальных культур.
 
Болезнь окончательно овладела общественным сознанием в конце 90-х годов прошлого века, когда началась кампания по латышизации русских школ. Диагноз этой болезни — национальная гордыня, которая отличается от национальной гордости тем, что все критические проявления и несогласия с официальной идеологией и ее реализацией властями объявляются антигосударственными. Против антигосударственных проявлений идет постоянная информационная гражданская война. 
 
В фундаментальной «Истории идеологии», по которой учатся в западных университетах, читаем: «Гражданская война является условием существования либеральной демократии. Через войну утверждается власть государства так же, как народ утверждается через революцию, а политическое право — собственностью... Таким образом, эта демократия есть ничто иное, как холодная гражданская война, ведущаяся государством». Поэтому регулярные заявления о том, что устранение дефицита демократии в Латвии улучшит социально-экономическую ситуацию, являются лишь самообманом.

Дефицит демократии — это всего лишь симптом тяжело больного общества, вроде температуры или кашля. Настоящая причина болезни в другом.
 
Наличие или отсутствие демократии не является определяющим фактором качества жизни людей. Представим себе на миг, что например, завтра дефицит демократии будет частично устранен и негражданам предоставят право участия в выборах самоуправлений. Что это изменит по большому счету? Ничего, социально-экономическое положение принципиально не улучшится, языковой, национальной и социальной дискриминации меньше не станет. Посмотрите на пример Эстонии, там негражданам предоставлено право выбора самоуправлений. Вроде бы демократии побольше чем у нас, но дискриминации русской общины уж точно не меньше, если не больше.
 
Качество жизни людей определяется не демократией, а доктриной, на основе которой создана социально-экономическая модель общества.

В нашем случае эта доктрина — социальный расизм, как основной компонент неолиберализма. Согласно этой доктрине бедные сами виноваты в том, что они бедные. Один из идеологов либерализма Ф. фон Хайек считал, что бедность — это закономерное явление в человеческом обществе и необходима для общественного блага. Он призывал ограничить государственное участие в сокращении бедности и возложить ответственность за свою бедность на индивида. В социальной реальности даже богатейших стран Запада бедность является обязательным элементом. В отличие от нобелевского лауреата по экономике Ф. фон Хайека, мы жили в советском обществе и знаем на собственном опыте, что бедность не является закономерным явлением.
 
Более того, мы знаем, что бедность — это порождение социальной несправедливости, которая есть зло.

И со злом, какими бы красивыми словесными оболочками оно ни прикрывалось, мы будем бороться. Это тот случай, когда духовные ценности нашего сознания выше самых заумных теорий, пускай даже и удостоенных Нобелевской премии. Ведь сказано в Евангелии: «Мир Божий превыше всякого ума» (Филипп, 4,7). И если в сознании нет понимания ценностей Мира Божьего, то бедность и нищета объявляются закономерностями жизни, с которыми бесполезно бороться. Фактически утверждается, что социальный расизм — это норма. И действительно — это норма больного гордыней сознания.     
 
Социальный расизм прекрасно сочетается с латышским радикальным национализмом. Более того, латышский радикальный национализм вытекает из социального расизма и дополняет его.

Поэтому не случайно в среде латышской творческой элиты рождаются идеологические концепции либерального национализма, согласно которым, бедность — это нормальное состояние части общества, а нелатыши, не желающие интегрироваться путем ассимиляции в латышей, имеют полное право на бедность, ведь они сами это выбрали.
 
Прекрасно понимая, что доктрина социального расизма не может быть продуктом рекламы в обществе и требует позитивной исторической упаковки, правящая элита, начиная с середины 90-х годов прошлого века начала активно формировать мифологию, которая обеспечивает легитимизацию этой доктрины в сознании людей. Эта мифология включает в себя мифы о процветании Латвии в 30-е годы прошлого века, о советской оккупации, о борьбе латышских легионеров СС за независимость в годы Второй Мировой войны, о разрушении латышских национальных традиций и подавлении национального сознания в послевоенное советское время.
 
Мифы обладают многими замечательными свойствами — они поразительно живучи, постоянно активизируют память и направляют энергию людей на их же поддержание. Последнее — главное. Вместо направленности на созидание, энергия уходит на борьбу с «последствиями оккупации». Потому что в основе мифов — чувства, которые, как известно, сильнее разума и которые постоянно нужно подогревать. Подогревание идет за счет искусственного культивирования страха и исторической обиды. Правда, денег для этого требуется немерено, но таковы условия информационной гражданской войны.

Мифология для латышской политической элиты важна еще и тем, что она выполняет и, надо признать, неплохо функцию барьера на пути преодоления дефицита демократии.
 
Вы боретесь за права для неграждан? Но ведь негражданство само по себе  не что иное, как последствие оккупации. Значит, вы хотите сохранить оккупационное наследие? Вы празднуете День Победы? Значит, вы празднуете начало второй оккупации Латвии. И чтобы вы не говорили про демократию, вы стремитесь закрепить последствия оккупации. Вы с ностальгией вспоминаете советское прошлое? Вы тем самым подрываете веру в светлое будущее нашего государства и проявляете нелояльность.
 
Мифы прекрасно держат удар любых мероприятий и акций, направленных на устранение дефицита демократии. Более того, миф об оккупации уничтожает само понятие дефицита демократии. Ну, какой может быть дефицит демократии, если ограничение прав — это вполне нормальное юридическое решение для преодоления «тяжелых последствий оккупации»? Мифы победить не так легко, при этом битва с мифами уводит общество от главной причины тяжелой социально-экономической ситуации — социального расизма.
 
Таким образом, диагноз болезни нашего общества — вовсе не дефицит демократии, на преодоление которого направлены основные усилия оппозиционных общественно-политических сил.

Социальный расизм, который к великому сожалению, прочно вошел в сознание многих — это духовная болезнь сознания, искусно маскируемая политическими разглагольствованиями о свободе и демократии, которых нам когда-то сильно не хватало и вот теперь мы, наконец, обрели их.  
 
В своих знаменитых «Зимних заметках о летних впечатлениях» Ф.М. Достоевский, размышляя о результатах буржуазной революции, о ее лозунге — «Свобода, равенство, братство», с горечью и злой иронией писал: «Очень хорошо-с, что такое Liberte? Свобода. Какая свобода? — Одинаковая свобода делать все что угодно в пределах закона. Когда можно делать все что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все что угодно, а тот, с которым делают, все что угодно».

И ведь прав классик: уже более двадцати лет власти делают с нами все что угодно, а мы продолжаем стонать о дефиците демократии.