Когда-то, еще в студенческой юности я все никак не мог понять смысл простой фразы «Как корабль назовешь, так он и поплывет». Юношеское сознание, ограненное догмой марксизма-ленинизма о первичности бытия и вторичности сознания, ну никак не могло переварить в материалистически приемлемую форму эту пословицу. Разве может идеальное — название, влиять на материальную судьбу корабля?

Открытие того, что первично сознание, а бытие вторично и подчинено ему, мне помог сделать преподаватель научного коммунизма на последнем курсе института. Как и все зануды, я пытался докопаться до четкого понимания основного условия коммунистического общества — о труде, как первой жизненной необходимости человека. Рядом со мной жили люди, которые, мягко говоря, не желали отягощать свое светлое настоящее ежедневным трудом по нормированному расписанию. Любимой их поговоркой была «Работа не волк, в лес не убежит».

И вот глядя на их страдания от ежедневного труда, я пытался понять, что нужно сделать, чтобы труд стал, как писали в учебнике по научному коммунизму «первой жизненной необходимостью». Спасибо преподавателю научного коммунизма. Этот человек легко и без лишних сомнений, опрокинув основную догму своего же предмета, изрек: «Сознание при коммунизме достигнет у людей такой высоты, что именно оно будет определять бытие». Это откровение меня тогда сильно поразило, ведь получалось, даже страшно вспомнить, что социализм, который мы к тому времени построили и развивали, не решал, да и не мог решить тех проблем, преодоление которых необходимо было для введения коммунизма. И, значит, коммунизм, ну вы сами понимаете, не наступит никогда. Да уж, большое знание дает большую печаль.

И если в программе КПСС было черным по белому написано, что удовлетворение возрастающих материальных потребностей советского народа является главной целью социализма и условием для перехода к коммунизму, то и корабль советского проекта плыл успешно до тех пор, пока материальные потребности партийно-хозяйственной верхушки не выросли до осознания необходимости частной собственности. Затем было кораблекрушение, которое бывшие офицеры советского корабля и примкнувшие к ним диссиденты всех мастей и оттенков до сих пор определяют так — «Советский Союз рухнул». Плыл корабль, плыл — и вдруг взял да и потонул. А офицеры, глядя на нас с экрана телевизора честными глазами, заявляют, мол, нежизнеспособен был кораблик-то, оттого и затонул. Сам по себе, несмотря на их героизм по его спасению. Святые люди, что с них возьмешь, разве что Нобелевскую премию выделить за укрепление мира во всем мире.

Коммунистический атеизм, под знаменем которого строился советский социализм, вел агрессивную разрушительную кампанию, направленную на искоренение любой религии. У русских людей, веками воспитанных в христианских традициях вытравливали из сознания самое главное — нравственные коды для оценки реальности и понимания социальной перспективы. Но надо отдать должное большевикам, они не только пропагандировали социальную справедливость, но и создавали бытие на основе их понимания совести. В конечном итоге, в советском проекте были полностью преодолены вековые проблемы народа: бедность, голод, бездомность, неграмотность, низкие уровни медицинской помощи и продолжительности жизни, обеспечен высокий уровень образования и безопасности населения.

 Эти достижения стали возможными совсем не потому, что этого требовал марксизм. Марксизм требовал мировой революции и имел очень далекое отношение к тому проекту, который был задуман и позднее создан в СССР. Поняв это, Сталин сделал резкий поворот от курса на мировую революцию к реальному строительству социалистического общества. И не просто повернул, но и начал возвращать исторические традиции и главное — восстанавливать историческую преемственность в национальном сознании. Зачем, спрашивается, воинствующим атеистам заботиться о национальных традициях в сознании людей? Ведь согласно марксизму — у пролетариата нет своего Отечества, а значит и не нужна историческая память. Строительство социалистического бытия должно было автоматически рождать социалистическое сознание. Однако, следуя догмам марксизма и, прежде всего классовой доктрине, получалось, что ничего конструктивного не построишь. Чтобы что-то строить, нужно иметь историческую память о достижениях предыдущих эпох. А ее-то как раз и не было. Судите сами.

До 1937 года школьный курс истории преподавался на основе концепции М. Покровского. Это была не история, а политграмота в формате классовой борьбы. Все цари объявлялись бездарными, власть антинародной, а все антирусские проявления — борьбой с деспотизмом и великодержавным шовинизмом. По Покровскому Петр I, в основном, отличался сильным пьянством и развратом, а умер от сифилиса; пересказывать все то, что Покровский писал о Екатерине II просто неудобно.

Зато монголо-татарское иго писалось в кавычках, а победа над Наполеоном на «десятилетия задавила революционное движение в Европе». Великие этапы становления Руси — принятие христианства, собирание русских земель, воссоединение Малороссии с Россией — рассматривались с позиции классового нигилизма. Что можно строить с таким сознанием? С таким сознанием можно только крушить, говоря научным языком — делать мировую революцию и тем самым, окончательно уничтожить страну.

Утвержденный летом 1937 года учебник истории СССР А. Шестакова рассматривал советский период в преемственной связи с общим развитием российской государственности. В постановлении Политбюро от 11 ноября 1939 года содержится следующий весьма выразительный пункт: «Указание товарища Ульянова (Ленина) от 21 мая 1919 года … «О борьбе с попами и религией» … отменить». Началась массовая работа над восстановлением исторической памяти народа — миллионными тиражами издается русская классика, создаются исторические фильмы, пьесы, радиопередачи, газетные публикации.

Затем были Великая Отечественная война и массовый героизм солдат и офицеров, тружеников тыла, послевоенное восстановление страны, успехи в создании атомного оружия, достижения в космосе. Это было время, когда советское бытие целиком и полностью определялось сознанием людей. В шестидесятые годы прошлого века благосостояние советских людей начало стремительно расти. По оценкам ряда специалистов, уровень жизни в советской стране был ниже, чем на Западе, но качество жизни было примерно таким же.

Однако не все было гладко. Трагичной оказалась, например, судьба самого выдающегося философа-материалиста СССР Эвальда Васильевича Ильенкова. Всю жизнь, обосновывая атеистический тезис о «саморазвитии материи», которая для своего существования не нуждается ни в каком духовном основании, Эвальд Васильевич нигде не мог найти в советской атеистической действительности нравственной опоры, впал в глубокую депрессию и покончил особой. Нравственная опора, конечно же была — в сознании тех поколений, которые строили страну, защищали в годы войны и восстанавливали в послевоенное время. И эта опора — христианская нравственность. Но уже с начала шестидесятых, нравственная опора постепенно заменяется материальными ценностями, что вело страну к катастрофе.

В конце 80-х годов прошлого века высшие офицеры советского корабля вместо обещанных ускорения и перестройки просто заменили одну социально-экономическую модель на другую, и страна вошла в тяжелейший кризис. Чтобы народ не сопротивлялся, ему впаривали сказки о том, какое счастье наступит, если общенародную собственность «взять да и поделить».

И вот в начале девяностых годов мы начали строить новый прекрасный мир. В первые годы нам постоянно твердили, что советский проект, да и весь исторический путь русской цивилизации — не что иное, как большое историческое заблуждение. Есть, мол, один, единственный магистральный путь развития, он придуман на Западе. Обретя независимость, Латвия наконец-то сможет достичь прогресса и подлинного счастья. Горячие головы даже уверяли, что такое произойдет аж через пять лет. Нужно-то всего лишь как можно быстрее приобщиться к западным ценностям — и мы обретем полное счастье. Всей правды, однако, о западных ценностях, не говорили. Эту правду кратко, но очень конкретно изрек известный американский социолог С.Хантингтон: «Запад завоевал мир не из-за превосходства своих идей, ценностей или религии, но, скорее, превосходством в применении организованного насилия».

Все светлые мифы Запада о его свободе, быстром прогрессе экономики, культуры и цивилизации лишь выглядят правдоподобными. Запад получил доступ к ресурсам огромной части планеты — тем ресурсам, на которые он не имеет никакого права и которые он отбирал насильственными способами. И сейчас он продолжает получать ресурсы с территорий, которыми не обладает, но именно потому, что продажные национальные правительства этому потворствуют или эти территории «освобождены для демократии». Но мы этого долго не знали, а многие и не хотели знать. Поэтому мы вдохновенно приобщались к западным ценностям.

И вот в один прекрасный или не очень день известный общественный деятель вдруг заявляет: «Мне кажется, что правая идеология, крайне либеральный экономический подход, преувеличенная актуализация вопросов прав человека, меньшинств и еще неизвестно каких прав — почти пройденный этап. Эта политика потерпела полный крах, и ее сторонников не ждет ничего хорошего». Да как же так? Двадцать лет старались, старались, строили по западным лекалам и вот на тебе — «полный крах»! Да и откуда у нас идеология? Ведь все эти годы нам твердили, что официальной идеологии у нас нет, есть лишь партийные программы. Выходит, что опять сознание оказалось первичным — кривой образ проекта привел к кривой реальности бытия. А как же единственно правильный западный путь цивилизации, демократия, свобода, светлое будущее глобализации?

Для успешного продвижения светлого будущего глобализации идеологи неолиберализма разработали теорию «мировой демократии», по сути дела — теорию неоколониализма. Она есть нечто искусственное, навязываемое стране извне и вопреки ее исторически сложившимся традициям развития. Неоколониализм — это легитимное прикрытие откровенного грабежа. Все что можно забрать, например, людские и природные ресурсы — скупается по дешевке, все, что мешает распространению товаров западных фирм — уничтожается. Да и зачем аборигенам, например, свои автобусы, электрички, сахар? Разве в этом счастье? Счастье в демократии, свободе слова, толерантности. А кто этого не понимает — тот махровый тоталитарист, сталинист и темная сила.

За вырванной из прежних связей страной сохраняется видимость суверенитета. С ней устанавливаются отношения как с якобы равноправным партнером. Создаются очаги экономики якобы западного образца под контролем западных банков и концернов, а также — как явно западные или совместные предприятия. Важным условием уничтожения всякой самостоятельности является финансовая кабала — кредитное бремя доводится до уровня полной зависимости от кредиторов, в том числе и политической.

До жалкого уровня низводится национальная культура. Место ее занимают самые примитивные образцы псевдокультуры Запада. Массам населения предоставляется суррогат демократии в виде распущенности нравов, ослабленного контроля со стороны властей, доступные развлечения, система ценностей, избавляющая людей от усилий над собой и от нравственных ограничений. Все лучшее, что будет появляться в неоколонии, метрополия будет забирать себе. Все худшее, от чего метрополия будет избавляться, — направляется в неоколонию, которую превратят в отстойник для всякого рода отходов производства и расселения мигрантов.

Несомненно, что к нам такой сценарий не имеет никакого отношения. Потому что неоколонии — это где-то далеко, в Африке, наверное, или еще дальше. У нас обязательно будет образец западной цивилизации, не страна, а самый настоящий пример успеха. Ведь мы уже научились мыслить западными ценностями, и значит… Стоп! Что же это получается? Если сознание определяет бытие, то страшно даже подумать, что мы строим… Не может быть, все-таки Маркс прав, построение либерально-демократического бытия должно привести нас к осознанию демократично-рыночного счастья. По мнению ряда политиков, оно уже наступило, просто советское мышление некоторых мешает им наслаждаться этим счастьем. Да и кому охота прослыть тоталитаристом, сталинистом и темной силой в придачу?