ЛАТВИЯ. ОБЩЕСТВО
18.01.2024
Лилит Вентспилская
ЛАТЫШСКОСТЬ
Национальность – не есть преступление
-
Участники дискуссии:
1120 -
Последняя реплика:
больше месяца назад
Анатолий Бодров,
arvid miezis,
Леонид Радченко,
Андрей Жингель,
Юрий Васильевич Мартинович,
Иван Киплинг,
Roman Romanovs,
Владислав Николаевич,
Юрий Иванович Кутырев,
Рус Иван,
Микола Швыдкой
Совершенно случайно я наткнулась на какой-то полузаброшенный сайт, а на нём вот такой текст от редакции, который, как мне показалось, заслуживает внимания членов нашего Клуба.
Пишет нам Ольга. Просто Ольга:
Одна из мыслей, посетивших мою голову одним не самым добрым утром, (точнее это было ещё не утро), была мысль о латышскости. Я вдруг попыталась поверить в слова госпожи Элерте о том, что можно латышом не родиться, но стать им. И в мыслях своих примерила на себя латышскость именно в том нелицеприятном виде, в котором она (эта самая латышскость) очень часто является нам, простым нетитульным латвийцам с легкой руки и тяжелой головы обитателей здания на улице Екаба. Ибо латышскость, эта новая порода национального самосознания, сейчас «в топе».
Итак, я погрузилась в латышскость: выучила все гарумзимес, выкинула с книжной полки и из собственной подкорки любимого мною Островского с его пьесами, Куприна с его чудным, живым, бархатным русским языком, в который погружаешься как в ласковые волны.
Я также постаралась позабыть фамилию русского купца, чья фабрика производила чудеснейшую посуду, нелатышскую фамилию человека, которому Рига обязана большинством прекрасных домов в стиле югенд, совсем уж нетитульную фамилию каменотеса, создавшего Колонну Победы – в общем, я забыла все, что не относится к официальной истории и идеологии, которая гласит: Латвия – национальное государство и оно для латышей.
Заодно я убедила себя в том, что не знаю, кто такие Константин Пекшенс, Эйженс Лаубе, Янис Розенталс (учился в Петербурге, следовательно – нелояльный) – ведь для латышскости главное выкинуть чужое, а не знать свое. А ещё я выкинула фотографию деда-танкиста, который скончался от ожогов в 1943 году, будучи девятнадцатилетним парнишкой. Ведь он думал, что сражается за Родину и за людей независимо от национальности, а на деле был оккупантом.
Мои шаги по укреплению латышскости были бы оценены на самом высоком висулатвийском уровне:
1) Придя на работу, я не приступила к своим прямым обязанностям, а первым делом настрочила донос куда следует на женщину-дворника, которая разговаривала с моим начальником на русском языке. Заодно я настрочила донос на своего начальника. Ведь он посмел отвечать этой женщине на русском языке. Мне абсолютно наплевать, что дворник – мать-одиночка с двумя детьми – потеряет работу или с неё взыщут штраф величиной с зарплату, а то и две. Мне плевать, что новый дворник может и не быть столь добросовестным в своей работе, главное, что он говорит по-латышски и только по-латышски.
И уж, конечно, мне плевать на то, что начальник – умный, знающий, профессионал-виртуоз в своем деле – лишится своей должности. Пусть его преемник ни черта не смыслит на своем новом поприще – но он будет говорить на государственном языке.
2) Я уволилась с работы, где слишком много нелояльности, и устроилась в языковые инспекторши. Я горжусь собой. С каждым новым увольнением за недостаточное использования латышского, с каждым новым штрафом за нечеткий дифтонг — ie – я приношу все больше пользы своему государству.
3) Теперь я мечтаю стать членом «Visu Latvijai!», гордо нести факел 11 ноября, идти к памятнику Свободы 18 ноября, целовать легионеров 16 марта. В этом будет смысл моей жизни, а также смысл жизни моих потомков (только надо фамилию правильную подобрать). Я мечтаю заседать в Сейме и с завидным постоянством проталкивать все новые идеи по «защите государственного языка» – вплоть до уголовного преследования за недостаточное использование этого самого языка, а заодно и узаконить физическое наказание – розгами. Один из моих единомышленников лишь помечтал об этом вслух, а я, я осуществлю! И я стану кавалершей ордена Трёх Звезд и буду получать большие деньги за свой патриотизм.
Я не увеличу пенсии, не позабочусь о том, чтобы молодежь оставалась в Латвии, не подарю молодым женщинам уверенность в завтрашнем дне, а значит, не подарю им желание снова и снова прижимать к груди новорожденного кроху. Я не дам старику-гипертонику надежду, что он не умрет от инсульта и «Скорая» прибудет вовремя. Я дам людям (нет, не людям, а электорату) гораздо большее – ощущение латышcкости, а это куда значимее, чем смех ребёнка, которого смогли прооперировать бесплатно и он будет жить.
4) Я мечтаю умереть до того момента, когда окажется, что латышсКОСТЬ (а также руссКОСТЬ, немецКОСТЬ, эстонсКОСТЬ, литовсКОСТЬ, норвежсКОСТЬ – это не путь к счастливому будущему, а КОСТЬ в горле нормального, здравомыслящего человека.
5) Я не хочу увидеть то время, когда окажется, что русские вовсе не враги, а добрые друзья и соседи. Я не хочу излечиться от своего склероза и вспомнить, что красотой своей моя милая и любимая Латвия – красотой своих лесов, озер, церквей, замков (пусть и разрушенных, но сохранивших в своих камнях память), домов, театров, огромным духовным наследием, а также тем, что погибло безвозвратно (заводы, фабрики, огромные урожаи) – обязана Богу и людям. Людям созидающим и говорящим на разных языках, а не только на латышском, и людям, разрушающим — тоже разных национальностей.
Пишет нам Ольга. Просто Ольга:
Одна из мыслей, посетивших мою голову одним не самым добрым утром, (точнее это было ещё не утро), была мысль о латышскости. Я вдруг попыталась поверить в слова госпожи Элерте о том, что можно латышом не родиться, но стать им. И в мыслях своих примерила на себя латышскость именно в том нелицеприятном виде, в котором она (эта самая латышскость) очень часто является нам, простым нетитульным латвийцам с легкой руки и тяжелой головы обитателей здания на улице Екаба. Ибо латышскость, эта новая порода национального самосознания, сейчас «в топе».
Итак, я погрузилась в латышскость: выучила все гарумзимес, выкинула с книжной полки и из собственной подкорки любимого мною Островского с его пьесами, Куприна с его чудным, живым, бархатным русским языком, в который погружаешься как в ласковые волны.
Я также постаралась позабыть фамилию русского купца, чья фабрика производила чудеснейшую посуду, нелатышскую фамилию человека, которому Рига обязана большинством прекрасных домов в стиле югенд, совсем уж нетитульную фамилию каменотеса, создавшего Колонну Победы – в общем, я забыла все, что не относится к официальной истории и идеологии, которая гласит: Латвия – национальное государство и оно для латышей.
Заодно я убедила себя в том, что не знаю, кто такие Константин Пекшенс, Эйженс Лаубе, Янис Розенталс (учился в Петербурге, следовательно – нелояльный) – ведь для латышскости главное выкинуть чужое, а не знать свое. А ещё я выкинула фотографию деда-танкиста, который скончался от ожогов в 1943 году, будучи девятнадцатилетним парнишкой. Ведь он думал, что сражается за Родину и за людей независимо от национальности, а на деле был оккупантом.
Мои шаги по укреплению латышскости были бы оценены на самом высоком висулатвийском уровне:
1) Придя на работу, я не приступила к своим прямым обязанностям, а первым делом настрочила донос куда следует на женщину-дворника, которая разговаривала с моим начальником на русском языке. Заодно я настрочила донос на своего начальника. Ведь он посмел отвечать этой женщине на русском языке. Мне абсолютно наплевать, что дворник – мать-одиночка с двумя детьми – потеряет работу или с неё взыщут штраф величиной с зарплату, а то и две. Мне плевать, что новый дворник может и не быть столь добросовестным в своей работе, главное, что он говорит по-латышски и только по-латышски.
И уж, конечно, мне плевать на то, что начальник – умный, знающий, профессионал-виртуоз в своем деле – лишится своей должности. Пусть его преемник ни черта не смыслит на своем новом поприще – но он будет говорить на государственном языке.
2) Я уволилась с работы, где слишком много нелояльности, и устроилась в языковые инспекторши. Я горжусь собой. С каждым новым увольнением за недостаточное использования латышского, с каждым новым штрафом за нечеткий дифтонг — ie – я приношу все больше пользы своему государству.
3) Теперь я мечтаю стать членом «Visu Latvijai!», гордо нести факел 11 ноября, идти к памятнику Свободы 18 ноября, целовать легионеров 16 марта. В этом будет смысл моей жизни, а также смысл жизни моих потомков (только надо фамилию правильную подобрать). Я мечтаю заседать в Сейме и с завидным постоянством проталкивать все новые идеи по «защите государственного языка» – вплоть до уголовного преследования за недостаточное использование этого самого языка, а заодно и узаконить физическое наказание – розгами. Один из моих единомышленников лишь помечтал об этом вслух, а я, я осуществлю! И я стану кавалершей ордена Трёх Звезд и буду получать большие деньги за свой патриотизм.
Я не увеличу пенсии, не позабочусь о том, чтобы молодежь оставалась в Латвии, не подарю молодым женщинам уверенность в завтрашнем дне, а значит, не подарю им желание снова и снова прижимать к груди новорожденного кроху. Я не дам старику-гипертонику надежду, что он не умрет от инсульта и «Скорая» прибудет вовремя. Я дам людям (нет, не людям, а электорату) гораздо большее – ощущение латышcкости, а это куда значимее, чем смех ребёнка, которого смогли прооперировать бесплатно и он будет жить.
4) Я мечтаю умереть до того момента, когда окажется, что латышсКОСТЬ (а также руссКОСТЬ, немецКОСТЬ, эстонсКОСТЬ, литовсКОСТЬ, норвежсКОСТЬ – это не путь к счастливому будущему, а КОСТЬ в горле нормального, здравомыслящего человека.
5) Я не хочу увидеть то время, когда окажется, что русские вовсе не враги, а добрые друзья и соседи. Я не хочу излечиться от своего склероза и вспомнить, что красотой своей моя милая и любимая Латвия – красотой своих лесов, озер, церквей, замков (пусть и разрушенных, но сохранивших в своих камнях память), домов, театров, огромным духовным наследием, а также тем, что погибло безвозвратно (заводы, фабрики, огромные урожаи) – обязана Богу и людям. Людям созидающим и говорящим на разных языках, а не только на латышском, и людям, разрушающим — тоже разных национальностей.
6) Я должна умереть с мыслью о том, что во всем виноваты только русские. И что, если бы не оккупация, Латвия сейчас процветала бы как ...э-э-э, как Финляндия? Ой, какой неудобный пример, ведь в Финляндии два государственных языка... Впрочем, у меня есть еще время, и я найду на карте страну, на которую могла бы быть похожа Латвия, если бы не проклятые оккупанты.
...я просыпаюсь в холодном поту. Мне приснился кошмар. Мне приснилась ЛАТЫШСКОСТЬ.
Медленно приходя в себя, я постаралась прогнать дурное видение, вспоминая, как вчера я поздравляла соседского мальчишку Янку с днем рождения и подарила ему диск «Смешариков». Как позавчера я увидела в продаже переизданные повести Зенты Эргле – «Между нами девочками говоря», «Без пяти минут взрослые» и узнала, что это не дилогия, а трилогия. Третья повесть называется «Сберечь любовь». И я теперь смогу прочесть это в оригинале. И эта книга займет место на полке рядом с «Юнкерами» Куприна, пьесами Островского и книгами Людмилы Третьяковой о великих мужчинах и женщинах в мировой истории.
Я вспомнила, как фотографировала дома на улице Альберта и любовалась чудесными орнаментами на доме номер 12, который спроектировали гении Пекшенс и Лаубе – учитель и ученик... И как летним вечером я выходила на берег Рижского залива, и мою усталость снимало как рукой. И как терпеливо и деликатно исправляли (по моей просьбе) мои ошибки в речи Ивета и Иева и как помогала с переводами покойная тетя Марута. В этих людях нет ЛАТЫШСКОСТИ. Они просто люди – латыши по национальности, которые говорят по-русски, не ставят себя и свою нацию выше другой и не шипят в спину «понаехали тут»...
Кошмар рассеялся. В окно робко заглянул рассвет. Нет, я не смогу погрузиться в латышскость в том извращенном виде, о котором вы толкуете, господа Дзинтарс, Элерте и прочие. Я не пройду этот кастинг, у меня нет нужных качеств, умений и навыков:
1) Я не смогу быть языковым инспектором, потому что считаю это занятие мерзостью. У меня не достанет бессовестности лишить человека работы и средств к существованию за то, что он не перфектно владеет латышским, что не мешает ему быть искусным ювелиром или талантливым художником, заботливой нянечкой в детском саду или виртуозным скрипачом. Да и вряд ли ВВП государства вырастет от того, что кто-то на кого-то донесет куда бы то ни было.
2) Я не смогу проголосовать за закрытие школ национальных меньшинств. Мне абсолютно все равно, на каком языке учится дочка моей коллеги – русском, латышском, азербайджанском или китайском. Главное, чтобы ребенку было комфортно и приятно учиться на этом языке.
3) Я не верю, что один язык может уничтожить другой язык в стране, где жители относятся с уважением друг к другу и с удовольствием перенимают друг у друга тонкости грамматики другого (и в тоже время очень близкого) языка и узнают о другом культурном наследии.
4) Я не понимаю, как желание учить язык можно вбить штрафами и угрозами. А учить язык из страха... Можно, пожалуй. Но это вызовет стойкое отвращение к языку и отобьет охоту интересоваться всем, что связано с латышским языком и культурой, и тем более использовать язык в нерабочее время. Пришел с работы – и пошла вон, «валстс валода»? С наслаждением уходить в другой магазин, потому что молоденькая продавщица не понимает по-русски? Такой сценарий уже давно имеет место быть. «Зуб за зуб». Зачем? Кому это надо?
5) Я не понимаю, почему за преступления кого-то из русских (латышей, немцев, французов, англичан) надо ненавидеть всех остальных представителей этих народов. Я не смогу возненавидеть немца, который мне не сделал ничего дурного только потому, что кто-то из его соплеменников убил моего деда. И я не смогу ненавидеть Тамару Гвердцители за то, что ее Родина сейчас во власти беса Саакашвили. И уж, конечно, я не перестану читать повести Зенты Эргле и смотреть картины Розенталя и Пурвита только потому, что кто-то из латышей много десятилетий спустя отобрал у меня гражданство не за преступление против человечества, а за то, что я родилась не в 30-е, а в 70-е годы и не имею «правильных» предков.
6) Я не стану зомбировать юные души лживыми рассказами о страшных русских, которые погубили Латвию, не буду врать детям, что русские пришли сюда только в 40-м году, оккупировали Латвию и запретили образование на латышском языке, во власть пускали только носителей русских фамилий, а до 40-года и раньше здесь жили только латыши.
7) Заняв какой-либо руководящий пост, я не смогу забыть о своих корнях и не смогу наплевать на людей моей национальности в угоду правящему режиму, хотя другие «русскоязычные» смогли это сделать. Следовательно, я этот пост не займу.
8) Если я владею каким-нибудь языком помимо родного, я с удовольствием буду говорить с носителями этого языка. Я не буду демонстративно переходить на свой родной (это, кстати, весьма глупо и вредно – усиленно забывать то, что знаешь, без практики навык улетучивается). Если я знакома с японцем, который не знает ни слова на моем языке, а я не владею японским, но мы оба знаем немецкий – мы оба проведем время в интереснейшей беседе без идиотских комплексов и выпендрежа.
9) И уж, конечно, я не буду бить себя в грудь и истерически орать об угрозе моему языку, которой на самом деле нет, и не буду своим кликушеством пытаться отвлечь людей от насущных проблем – я бы хотела помочь решать эти проблемы.
10) И последнее – я не хочу быть латышкой, я хочу быть латвийкой. Я родилась от русской матери и русского отца, мне весьма приятно, что я русская, но при этом не считаю себя выше латыша или еврея.
Хотя... я все же лукавлю насчет русских корней, простите. Я не могу с точностью 100 процентов утверждать, что родилась от русских родителей, просто так записано у меня в свидетельстве о рождении. А ведь судя по внешности моего деда, тут не обошлось без еврейской крови (да и у меня карие глаза...), а моя бабушка была казачкой, но опять-таки вроде с мордовскими корнями...
В общем, тут проще вспомнить слова Януша Корчака, светлого человека, педагога, врача-поляка с еврейскими корнями, который вместе со своими детьми не убоялся войти в газовую камеру концлагеря Треблинка: «Ты говоришь: «Мой ребенок». Нет, это ребенок общий, матери и отца, дедов и прадедов. Чье-то отдаленное «я», спавшее в гробнице предков, – голос истлевшей, давно забытой гробницы вдруг заговорил в твоем ребёнке. Три сотни лет тому назад, в военное или мирное время, кто-то овладел кем-то (в калейдоскопе смешивающихся рас, народов, классов) – с согласия или насильно, в минуту ужаса или любовной истомы – изменил или соблазнил. Никто не знает, кто и где, но Бог записал это в книгу судеб, а антрополог пытается разгадать по форме черепа или цвету волос... Ребенок – это пергамент, сплошь покрытый иероглифами, лишь часть которых ты сумеешь прочесть, а некоторые сможешь стереть или только перечеркнуть и вложить свое содержание». (Януш Корчак. Как любить ребенка. М., 1990, стр. 24).
Я не знаю, кому обязана моим характером, цветом волос и прекрасной памятью на даты, но меня все это очень устраивает. И я не знаю, кто какие «иероглифы начертал на моем пергаменте», и из какого алфавита были эти самые знаки. Одного этого хватает, чтобы раз и навсегда запретить себе ставить одну нацию выше другой. Ибо это значит разломать себя по кусочкам и, как башенку из кубиков, строить заново – вот этот кубик-национальность я помещу в район головы, а этот — в район пяток, а лучше всего – выкину «неправильные» кубики и построю себя только из «правильных».
Я сразу стану ниже ростом, у меня не будет уже красивых глаз (еврейский кубик), черных густых волос (цыганский кубик), приятной пропорциональной фигуры (украинский кубик), или веселого нрава (много кубиков). Ну и на что я стану похожа? А именно это и пытаются с нами сделать. Более того, некоторые особо озабоченные латышскостью очень постарались и в зачеркивании неправильных иероглифов на своих пергаментах – результат налицо (а у кого-то – на лице, которое очень деформировалось от отсутствия «неправильных кубиков»).
Так что никак не могу я сплачиваться только на основе латышского языка. Почему только на основе латышского, спрашиваю я. А потому что это Латвия, отвечают мне. А что такое Латвия, снова не понимаю я. Это государство – раздраженно отвечают мне. И снова задаю глупые вопросы: а что же такое государство? На этот вопрос мне просто и ясно отвечает первая строчка статьи из Википедии: «Госуда́рство — это особая форма организации общества, действующая на ограниченной территории».
Вот оно, нужное слов – территория! Значит государство – это нечто на некоем кусочке земли? А откуда взялся этот кусочек? Он что, был пустыней в океане, безлюдным островом наподобие того, на который высадился князь Гвидон с матушкой, аж до 1918 года? А потом пришли латыши и стройными рядами настроили домов и жили только с латышами вплоть до 1940-ого года? Что это за сказочка для подрастающего поколения? Или, может, наберемся смелости и скажем правду? Правду о том, что Латвией эта территория стала называться недавно, но от этого не изменилось море, озера, реки не повернули вспять, и кусочек земли не превратился вдруг в саванну или прерии. Кусочек земли остался прежним (изменились разве что границы).
И люди, которые осваивали этот кусочек земли, отнюдь не все стали вдруг называться латышами. Они строили дома, больницы, церкви, возводили дворцы и рыли окопы вместе, но у них были разные вероисповедания и родной язык. Они что, сплачивались во время строительства больницы на основе латышского языка? Ага, «щас». Они сплачивались на основе труда на благо страны и ее жителей (или в целях защиты от врага). А язык у них мог быть какой угодно, хоть язык жестов, главное, чтобы они друг друга понимали. И уж конечно никто не бил кирпичом другого за неправильное окончание.
Господь наказал людей за гордыню, смешав языки, чтобы они не построили Вавилонскую башню. Но люди со временем освоились, стали друг у друга перенимать языки, и научились жить в многоязычии. Но тут некие властители в некоей стране выбрали один язык (свой), приказав другим забыть свои языки и велев говорить только на языке правящих. А не гордыня ли это? Это вам не Вавилон добашенный, когда один язык был. Тут есть и другие языки, как бы вы ни старались это проигнорировать.
Все эти мысли, как рыбки-спринтеры, носились в моей голове в предутреннем тумане. На боку у главной рыбки было написано: сплочения общества на основе латышскости нет и не будет. И это самый неприятный и больноударяющий камешек, о который рано или поздно споткнется колосс на глиняных ногах, называемый «национальным государством».
...Утро, пора вставать и идти на работу. Всё-таки мой труд принесет больше пользы, нежели так называемая деятельность оголтелого обитателя здания на улице Екаба, любителя стриптиза и надписей на груди. И национальность здесь ни при чем. Национальность – не есть преступление. Нацизм есть преступление.
Дискуссия
Еще по теме
Еще по теме
Алла Березовская
Журналист
ВЕСТОЧКА ОТ СВЕТЛАНЫ
Ноябрьская
Марина Крылова
инженер-конструктор
ЗАБЫТЫЙ ОТРЯД
В годы Северной войны
Абик Элкин
ЗАХВАТ ИМЕНЕМ ЛАТВИЙСКОЙ РЕСПУБЛИКИ?
В Сейме обсуждают отъем частной собственности
Семен Берг
ГЕОПОЛИТИЧЕСКАЯ МАРШРУТ РОССИИ
И что происходит в мире?