Я пишу эти строчки, вернувшись из Кульневской церкви в Ильзескалнсе, где состоялось открытие после его реставрации и торжественное освящение храма-усыпальницы славного генерала Якова Петровича Кульнева. И где 2 августа, в день гибели героя 200 лет назад в битве под Клястицами, была совершена торжественная Божественная литургия в сослужении Епископа Даугавпилсского Александра и духовенства Латвийской православной церкви.

В ходе общения с Председателем появилась идея создать серию очерков о том времени, в котором жил наш герой, затронув при этом не самые известные факты (битва при Гросс-Экау (Иецаве), сражение при Клястицах, бросок Нея к Волге и т.д.). Причем постараться взглянуть на происходящее 200 лет назад с не всегда академически стандартной точки зрения.

Война 1812 года, про которую столько сказано, снято и написано, так и не избавилась от прилагательных «странная» и «удивительная», потому что именно такие впечатления и ассоциации начинают преобладать при попытке детальнее ознакомиться с ее событиями.

Недоуменные вопросы начинаются с самого начала военной кампании Наполеона в России.

Почему Наполеон отказался от захвата столицы противника – г. Санкт-Петербурга – как быстрого и убедительного способа победы, а предпочел двигаться на Москву, которая была не столицей и на 200 верст дальше? Первый и единственный раз за всю свою карьеру императора. Хотя российские войска как будто приглашали сделать именно это — направить Наполеона на северо-восток.

Оцените диспозицию армий на момент объявления войны:



и после первых передислокаций:



Кстати, и после захвата Наполеоном Москвы путь на Санкт-Петербург был практически открытым:





Синим цветом помечена дислокация российских войск. И чем, спрашивается, можно было держать Наполеона в сентябре 1812-го, если бы он решил перезимовать в Петербурге?

Что охранял Кутузов в Калуге? Доступ на юг России? Источники пополнения продовольствия? Зимние квартиры для армии?

Ниже – схема не охраняемых российскими войсками дорог, которыми мог воспользоваться Наполеон, чтобы получить и то, и другое. Тверь, Ярославль, Владимир, Рязань, Тула, Ржев, Великие Луки, Псков — бери не хочу.



Ну ладно, Наполеон по непонятной причине категорически не хотел захватывать Санкт-Петербург. Не хотел — и всё. Без объяснений. Решил не оставаться на зимовку в России. Решил отступать. Но почему тогда только на Смоленск? Кратчайший путь на Запад – через Ржев и Великие Луки – по абсолютно не разоренной и свободной от российских войск дороге.

Это — только малая часть вопросов, которая возникает при изучении событий 200-летней давности. Но сегодня хотелось бы говорить не об этом, а о совершенно конкретном человеке, который заслужил, чтобы о нем вспоминали особо.
 

К разгрому Наполеона и уничтожению его великой армии приложили руку и наши земляки, самый известный из которых — генерал Яков Кульнев, уроженец города Люцина (Лудзы), «лучший офицер от кавалерии», как называл его сам Наполеон, «генерал-рыцарь», как назвал его Валентин Пикуль.

Именно Кульнев стал прообразом главного героя в повести А. С. Пушкина «Дубровский», ему посвятили свои произведения В. Жуковский, Д. Давыдов, Ю. Тынянов, В. Ю. Галич, Ю. Елец.



Имя генерала в завоеванной им Финляндии становилось знаменем спасения. На финских хуторах и поныне можно встретить старинные гравюры. Кульнев изображен в окружении финской семьи, нянчащим на своих руках младенца. Младенец же этот — Иоганн Рунеберг, краса и гордость финской культуры, который позже писал:

«Вражду лишь робкий заслужил —
Ему позор и посмеянье,
Но честь тому, кто совершил
Бесстрашно воина призванье...
На нас рука его несла
Беду и смерть, и ужас боя,
Но честь его и нам мила,
Как честь родного нам героя...»


Но давайте по порядку

Alma mater будущего генерала — Сухопутный Шляхетский кадетский корпус, учеба в котором продолжалась 15 (!) лет, была окончена им в 1785 году с большой серебряной медалью «за усердие и успехи в учебе».

По свидетельству Дениса Давыдова, знаменитого гусарского партизана, героя красиво экранизированной «Гусарской баллады», а до этого – подчиненного Кульнева: «Кульнев знал удовлетворительно артиллерийскую науку и основательно полевую фортификацию, теоретически и практически. Он порядочно изъяснялся на языках французском и немецком, хотя писал на обоих часто ошибочно, но познания его в истории, особенно в русской и римской, были истинно замечательны. Военный человек и еще гусар, он не хуже всякого профессора знал хронологический порядок событий и соотношения между собою единовременных происшествий, выводил из них собственные заключения, полные здравого смысла и проницательности».

За службу Кульнев взыскивал с беспощадной строгостью, но при этом, как никто из офицеров, заботился об участи «полковых крепостных». Он мог накричать, пригрозить всеми карами земными и небесными, потому как был вспыльчив до бешенства, но никогда не опускался до рукоприкладства. Среди полковых товарищей Кульнев прослыл донкихотом.

Сам «люцинский донкихот» по этому поводу говорил: «В бою мы все равны — и солдаты, и офицеры. И я же своего товарища по морде? Помилуй бог, стыдно».

Боевое крещение Кульнев получил в Молдавии, под командованием знаменитого Потемкина, который уже тогда заметил молодого офицера. Обладатель многих громких титулов, всесильнейший фаворит Потемкин был зорок на таланты. Уже тогда у Кульнева проявились такие важные качества, как умение точно оценить противника, найти его слабое место, не колеблясь принять верное решение.

Следующим командиром Якова Петровича стал в 1794-м сам Суворов. «Затѣмъ, уже на глазахъ самого Суворова, сражался подъ Кобриномъ, Крупчицами, Брестъ-Литовскомъ, Кобылкою и на штурмѣ Праги. Наградою ему за этотъ штурмъ б. чинъ кап-на. «Признаюсь, — писалъ К. отцу, — что дорого мнѣ стоитъ послѣд. кампанія, но чѣмъ можно оцѣнить тѣвеликіе уроки, кои имѣлъ я счастіе получить, будучи свидѣтелемъ славы безсмерт. нашего Суворова». (Военная эциклопедия, 1911 г.)

Знакомство Якова Петровича с войсками Наполеона состоялось в 1807 году в боях авангарда Багратиона с корпусом Нея, отходившего под натиском русских войск от города Гутштадта. В этот день подполковник Кульнев командовал гусарским полком и своими решительными действиями способствовал успеху сражения, о чем можно судить по именному рескрипту:

«Господин подполковник Кульнев! В воздании отличной храбрости, оказанной вами в сражении с французскими войсками, где вы 24 прошедшего мая с отличным мужеством атаковали с полком неприятельский арьергард. А 25 с двумя эскадронами преследовали знатную часть его кавалерии более мили за реку Пассоргу, взяли довольно пленных, большой обоз и снаряды, которые сожгли в виду своего авангарда, жалую вас кавалером ордена св. равноапостольского Владимира 4-й степени...»

Именно эта война кардинально изменила положение Кульнева, который, как сам он писал, «ведя скромную честную жизнь, целый век гоним судьбою», вернулся героем с двумя боевыми орденами, которому сам Багратион дал высокую оценку.



«Человеку нормального роста эфес сабли Кульнева доходил до плеча. Яков Петрович был великаном, души добрейшей и благородной. А вид имел зверский — нос у него громадный, от вина красный, весь в кущах бакенбард, зачесанных вперед от висков, а глаза — как угли».

Денис Давыдов, служивший в отряде Кульнева в Финляндии, отмечал неутомимость своего командира. «Все разоблачение его на ночной сон, — писал Давыдов, — состояло в снятии с себя сабли, которую он клал у изголовья… Во время ночи каждый возвращающийся начальник разъезда был обязан будить его и доносить, видел или не видел неприятеля». «Я не сплю, — говорил Кульнев, — чтобы спала вся армия».

Человек большого роста и такой же души... Оцените, что писал Яков Петрович брату Ивану, узнав о назначении его командиром полка: «Ты теперь, любезный брат, достиг до такого звания, что в руках твоих состоит благополучие и несчастие всех твоих подчиненных... Будь справедлив, знай различать людей, а больше всего знай пренебрегать всякий интерес... Все поступающие в полк суммы, ни мало не мешкая, раздавай, равно и все, что только до солдата будет принадлежать».

«В письмахъ къ брату Ив. Петровичу онъ часто ссылается на Суворова, а въ одномъ письмѣ, сообщая ему, что живетъ попрежнему, т.е. "по-донъ-кишотски", прямо говоритъ: "я подражаю великому полк-дцу Суворову, но у меня нѣтъ его состоянія, хотя и достигъ того, что меня называютъ ученикомъ этого велик. человѣка. И вотъ я прозябаю въ величіи римской нищеты. Ты скажешь, это химера. Отнюдь нѣтъ... Чтеніе Квинта Курція есть безпрестанное мое упражненіе"».

То есть Кульнев был беден принципиально. «Все деньги, какие были, отсылал домой. Будучи уже генералом, носил шинель грубого солдатского сукна и ел самую простую пищу».

Он считал бедность необходимым атрибутом воина и приводил такой довод: «Убожество было первой добродетелью римлян, победивших всю вселенную, но которых, наконец, богатство, попавшее в их руки, развратило».

Павел Первый, вступив на престол, издал приказ о количестве блюд по званиям: майор должен был иметь за столом непременно три кушанья... Как-то император спросил Кульнева:

— Доложи — каковы три кушанья ты отведал сей день?

— Одну лишь курицу, ваше величество!

— Как ты смел?

— Виноват. Но сначала я положил ее плашмя. Потом смело водрузил ребром. И, наконец, безжалостно обкусал ее сбоку...»

Патриотизм его был беспределен. Однажды задумав жениться, Яков Петрович порвал со своей невестой, когда та поставила ему условием для брака немедленный выход в отставку.

«Ничто на свете, — писал он ей, — даже самая любовь, которую я к вам питаю, не возможет отвратить меня от сердечного ощущения беспредельной любви к отечеству и к должности моей. Прощайте, любезная и жестокая очаровательница». Так завершилась его любовь.

А карьера Кульнева, напротив, перешла в бешеный аллюр, как будто судьба старалась успеть дать герою испить вполне заслуженной славы. Девять лет понадобилось ему, чтобы перешагнуть от чина поручика до ротмистра, тринадцать лет он служил в звании майора и менее чем за два года прошел путь от подполковника до генерал-майора.

Сам же Кульнев об этом писал: «Гораздо лучше быть меньше награждену по заслугам, чем быть много без всяких заслуг».

«С 9 февраля 1808 года он вместе с гродненскими гусарами перешел российско-шведскую границу и начал наступление на Або — столицу княжества. 20 марта 1808 года награжден золотой саблей с надписью «за храбрость» за авангардные бои под деревней Зюндби во время преследования графа Клингспора.

Вновь отличился 4 (16) апреля 1808 года в битве под Пихайоки и 6 (18) апреля 1808 года под Сикайоки. За это 26 апреля 1808 года произведен в полковники.

Вновь отличился 29 июня 1808 года под Перхо, 19 августа под деревней Сарвики и 20 августа под Купртики, за что представлен к чину генерал-майора.

За дела под деревней Салми — 21 августа 1808 года, г. Лаппо, Ильхостаро, Стархиро, Лилькиро, Веро и за сражение под Оровайсом 2 сентября, а также за взятие г. Нюкарлебю (21 марта 1808 года) награжден орденом Св. Великомученика и Победоносца Георгия 3-го класса». (Из Википедии.)

Отчаянный гусарский рубака, беспощадный на поле боя, Кульнев, как пишет Пикуль, «приходил в бешеную ярость, если кто-либо допускал насилие над пленными. «Рубил в куски» тех, кто наносил обиду мирным жителям».

В своих воспоминаниях Денис Давыдов писал: «Молва о его великодушии разносилась повсюду». «Кто кричит пардон, — гласит один из его приказов, — того брать в полон». А уж если кто попадал ему в «полон», то никогда не испытывал ни издевательств, ни унижений, о чем, в частности, свидетельствовал пленный шведский генерал Левенгельм.

По совокупности воинской доблести и рыцарского достоинства авторитет русского гусара из Лудзы был настолько высок, а слава — настолько звонкой, что из Стокгольма в шведскую армию, действующую против России, пришел удивительный приказ, в котором король запрещал стрелять в генерала Кульнева!

В 1809 году уже генерал Кульнев командует авангардом корпуса Багратиона, идущим в рейд по льду Балтики через Аландские острова:

«Бог с нами, я перед вами, а князь Багратион за нами. В полночь собраться у мельницы. Поход до шведских берегов венчает все труды наши. Сии волны — истинная награда, честь и слава бессмертия! Иметь при себе по две чарки водки на человека, по куску щей и хлеба. Лошадям — по два гарнца овса. Море не страшно. Отдыхайте, мои товарищи!»

Русская армия форсировала замерзшее море, и кавалерия Кульнева абсолютно неожиданно для противника оказалась под стенами Стокгольма. Тогда-то и был заключен Фридрихсгамский мир, по которому шведы уступили русским всю Финляндию. Война закончилась грандиозным банкетом, который побежденные шведы устроили своим победителям — русским.

Взлелеянный войной и обласканный воинской славой, Кульнев, тем не менее, писал: «...в самом веществе война самое успешнейшее не что иное есть, как истребление рода человеческого и разорение жителей, на что без содрогания сердца нельзя взирать».

Поэтому к неоправданным потерям относился с негодованием, не разбирая особо, кто является их виновником, не церемонясь и не заботясь о возможных негативных последствиях для своей карьеры.

В ходе боя под Шумлою, уже в составе Молдавской армии, благодаря успешным действиям отряда Кульнева левое крыло турецкой армии было опрокинуто и отрезано от Дуная. Тогда главнокомандующий приказал своему брату атаковать большой лагерь турок с фронта, а Кульневу с тыла. Нападение графа Каменского 1-го было неудачным.

А Кульнев отвечал донесением: «По крутости возвышения нет возможности исполнить ему повеление». К Кульневу поскакал адъютант с повторным приказом немедленно атаковать. Кульнев прислал прежний ответ. Тогда разгневанный Каменский лично поскакал к отряду Кульнева.

— Что у вас такое, генерал? — сердито спросил он у Кульнева, соскочив с коня. — Почему прекращены атаки?

— Бесполезно теряем людей, ваше сиятельство, — ответил Кульнев, — Превосходство неприятельской артиллерии столь очевидно...

Не дав договорить, Каменский сорвался:

— Вздор! Чепуха! Приказываю возобновить!

— Я доложил вашему сиятельству, — стараясь держаться как можно спокойнее, повторил Кульнев, — почему атаки не удаются.

— Потому что начальники, — перебил Каменский, — не подают примера храбрости, а много умничают и рассуждают!

Кульнев побледнел.

— Граф, вы слишком скоро забыли про Куортане и Оровайс.

При этих словах Каменский пришел в ярость, затопал ногами и приказал арестовать Кульнева.

Яков Петрович хладнокровно отстегнул саблю, бросил ее к ногам главнокомандующего и спокойно произнес:

— Вы можете отнять ее у меня, граф, но более от вас я ее не приму... — И уехал с поля сражения.

Этот эпизод лишний раз свидетельствует о прямоте Кульнева, его решимости отстоять свою правоту и подтверждает его «бережливость на солдатскую кровь».
Как же не хочется переходить к последней, самой грустной главе повествования...

Войну 1812 года Яков Петрович встретил командиром Гродненских гусар в составе корпуса Витгенштейна, который был единственным препятствием на пути французов в столицу.

Русская армия отступала. А Кульнев писал брату: «Отступление наше за Двину не полагай разбитием нашего корпуса, ибо кроме моего дела под Вилькомиром и малой перестрелки в другом корпусе не было никакого, но за Двиной начнутся серьезные дела».

И серьезные дела начались. Слово опять Кульневу:

«...со вверенным мне Гродненским гусарским полком напал я на два французские конные полка и в нескольких атаках на 10 верстах истребил почти до остатка сии два полка... Генерала, который командовал оными полками, взял в полон, как и несколько офицеров и более 200 разных чинов. После сей победы переправился я опять на сию сторону, истребив мост при Друе, и отозван к корпусной квартире, которая находится в 25 верстах от Друи».

Действия Кульнева были настолько стремительны, что командир дивизии Себастьяни не решился прийти на помощь своим гибнувшим полкам, полагая, что Кульнев располагает как минимум четырехтысячным отрядом. Потери русских составили всего двенадцать человек убитыми и шестьдесят три ранеными. В этом бою Кульнев доказал, что французская армия не столь уже грозная и что ее можно бить, и бить с успехом.

Дальше — больше. Получив донесение от Мюрата, Наполеон сомневался: не является ли отряд Кульнева не чем иным, как авангардом всей русской армии. Он велел даже приостановить движение до выяснения обстановки. Эта задержка позволила Барклаю-де-Толли выиграть время для вывода всей 1-й Западной армии из-под удара.

Взятых в плен французов хлебосольные кульневские гусары напоили до беспамятства и потом внимательно слушали их пьяную болтовню про то, как маршал Удино совершает обходной маневр справа, а маршал Макдональд — слева. Витгенштейн решил не ждать, когда французы займут удобные для атаки позиции, и сыграть на опережение. Кульнев выдвинулся с авангардом навстречу Удино...

«18 іюля К., командуя ав-рдомъ к-са, атаковалъ фр-зовъ у мызы Якубово и занялъ ее. Къ прот-ку подошли сильн. подкр-нія, и онъ перешелъ въ атаку; К. отбилъ ее, а 19 іюля самъ атаковалъ непр-ля, обратилъ его въ бѣгство, гналъ нѣск. верстъ, отбилъ много плѣнныхъ и обозовъ и остановился въ г. Головщинѣ, въ 10 вер. отъ Клястицъ. Удино ушелъ съ гл. силами за р. Дриссу, К. велѣно б. Витгенштейномъ преслѣдовать прот-ка, но отнюдь не переходить за рѣку. Но пылкій К. не удержался, переправился черезъ Дриссу и на разсвѣтѣ 20 іюля атаковалъ ав-рдъ к-са Удино у Сивошиной переправы, близъ родн. своего гор. Люцина. На помощь ав-рду Удино двинулъ всѣ силы, и подъ напоромъ ихъ К. пришлось отступать; чтобы отступать медленно, К. спѣшился и шелъ въ линіи стрѣлковъ и гусаръ. Здѣсь ядро оторвало ему обѣ ноги выше колѣна...»

Два часа спустя у деревни Головщина с новой силой разгорелся жестокий бой, и дивизия Вердье, преследовавшая Кульнева, была наголову разбита подходившими частями корпуса Витгенштейна. В этом сражении вновь отличился Гродненский гусарский полк Кульнева. Дважды разбитый корпус Удино потерял свою пробивную силу — и больше до конца русской кампании серьезных наступательных действий не предпринимал.



Самокиш. Атака гусар Кульнева у Клястиц

Кульнев был первым русским генералом, погибшим в Отечественной войне 1812 г.

Но много ли вы помните генералов, смерть которых оплакивали их враги? «Французский генерал Сен-Женье, взятый Кульневым в плен под Друею в 1812 году, – вспоминает Денис Давыдов, – залился слезами, услышав о его смерти».

В 30–е годы уже XX века глава Православной церкви Латвии, ныне причисленный к лику святых Иоанн Поммер шел крестным ходом с молодежью, со знаменами, чтобы почтить память героя. На его могиле он произнес заветные слова: «У этой могилы надо учиться, как любить свое Отечество».

«Герой, служащий отечеству, — говорил генерал Кульнев друзьям, — никогда не умирает, оживая духом бессмертным в потомстве...»

P.S. Прилагаю фотографии, сделанные мной у могилы Якова Кульнева в Ильзескалнсе и у места гибели генерала у Клястиц: