Потребность очертить, если можно так выразиться, «философию анти-пи» — название взято по аналогии с «антифа». Философия, к сожалению, обрывочная, т.к. подробно заниматься ей было некогда.

Первое, на что я предлагаю обратить внимание — это на то, что вопрос расширения «прав геев» в последнее десятилетие перешел из области правозащитной в область политическую, – почти целиком. Актуализация вопроса «прав геев» — суть техника управления обществом путем отвлечения внимания, ложная, точнее, откровенно вторичная повестка дня.

Вопрос дискриминации участников сообщества ЛГБТ, который в СМИ ошибочно подается как вопрос «защиты прав геев», по своей напряженности несравненно слабее, чем, например, вопрос дискриминации русского меньшинства в Эстонии и Латвии. В Эстонии, в частности, даже по официальным данным гендерная дискриминация по части доходов в 6,2 раза слабее, чем национальная – что уж тут говорить о сексуальной, о которой данных вообще нет!

Выступая лет десять тому назад на уездной партийной конференции Народного Союза, один из лидеров партии, Янно Рейльян заявил о блестящей победе эстонских дипломатов (дело было после подписания соглашения о партнерстве и сотрудничестве ЕС – Россия), которым удалось убрать из текста соглашения «защиту национальных меньшинств» и заменить ее на «защиту меньшинств». Рейльян не удержался от того, чтобы добавить, что наконец-то русских уравняли с геями. Естественно, мне пришлось публично высказать ему все, что я думаю по поводу этого заявления, а заодно покинуть как конференцию, так и партию.

Вспомнил я этот случай затем, чтобы показать, что русские в Эстонии и Латвии и ЛГБТ – реальные конкуренты за политическую повестку дня. И за ресурсы: «защита прав геев» — деятельность откровенно коррупционная, ибо европейские деньги, выделяемые на борьбу с дискриминацией меньшинств, в Эстонии практически целиком расходуются на «защиту прав геев» и, в меньшей степени, «права цыган».

Я помню по меньшей мере три кампании социальной рекламы на эту тему, даже на взгляд непрофессионала непомерно дорогостоящих. Ни одной аналогичной кампании по борьбе за права русскоязычного населения, как можно догадаться, не было. Более того, практически все европейские и государственные деньги, выделяемые на пресловутую «интеграцию», оседают в карманах эстонцев.

Обозначаю это для того, чтобы подчеркнуть, что подобная практика в Эстонии (и, насколько я понимаю, в Латвии тоже) в общественном сознании никак не воспринимается как коррупционная. Показательный пример – свежий предвыборный лозунг подозреваемого в организации пиратского захвата парохода Arctic Sea Эрика-Нийлеса Кросся, баллотирующегося на пост мэра Таллина: «Таллин должен стать проэстонским и свободным от коррупции!».

А это как?!


«Защита прав геев»: язык войны

«Права геев» (журналистский штамп) я беру повсеместно в кавычки потому, что не знаю, что это такое. В основе выделения геев и, шире, ЛГБТ в отдельное меньшинство лежит свобода сексуального самоопределения. Которой в чистом писаном виде, если не ошибаюсь, не существует, и рассматривается она как особый случай неприкосновенности частной жизни. Данное рассуждение призвано подчеркнуть, что в основе правового регулирования статуса ЛГБТ – не право, а свобода, как самостоятельная догматическая категория.

Свобода сексуального самоопределения у меня лично сомнений не вызывает, как и выделение сообщества ЛГБТ в отдельное меньшинство. На все «писаные» меньшинства (каталог их традиционно считается полуоткрытым) распространяется право на защиту от дискриминации, но это право принадлежит всем меньшинствам, а не является исключительным «правом геев». Из чего я делаю вывод, что никаких специфических писаных «прав геев» на сегодняшний день просто не существует. Более того, даже там, где ЛГБТ добились права на заключение брака, право на вступление в брак не становится от этого «правом геев».

Употребляемые повсеместно в СМИ чуть ли не рядом выражения «защита прав геев» и «борьба за права геев» имеют для меня принципиально разное наполнение. «Защита прав геев» — мягко говоря, журналистское преувеличение. Говоря жестче – нонсенс. ЛГБТ, как и другие признанные меньшинства, можно и должно защищать от дискриминации. А вот «борьба за права геев» — это реальная политическая борьба за право участников сообщества ЛГБТ вступать в браки между собой, усыновлять детей, наследовать партнеру и т.п.

Если коротко – то это борьба за естественные права тех, чье сексуальное поведение значительная часть общества считает неестественным, извращенным, и для, например, брака и усыновления — непригодным. Резоны и мотивы тут могут быть самыми разными, но в основе их лежит глубоко укорененное понимание естественного порядка вещей. Разными могут быть и политические решения – как результат политической борьбы.

В июле в латвийском Лиласте мне довелось выслушать выступление профессора Андрея Лобова о фазах социальных конфликтов. Запомнилась первая фаза, во время которой стороны формируют «язык войны», который на протяжении трех последующих фаз остается практически неизменным. «Защиту прав геев» следует считать несомненной удачей последних, т.к., как уже было показано, реального наполнения это выражение не имеет. Консервативные российские политики отреагировали (поздно, фаза уже закончилась) «запретом пропаганды гомосексуализма», о котором есть смысл поговорить попозже.

Благодаря блестящей книге очерков Вадима Смоленского «Записки гайдзина» я узнал о таком понятии, как «нисходящий этноним». В Эстонии для русских это «тибла», «оккупанты», «колонисты», «мигранты» и еще с десяток других, официальных или «народных». Встречные каталоги нисходящих этнонимов – неотъемлемая часть «языка войны» любого межнационального конфликта.
Логика развития «языка войны» в исследуемом случае довольно необычна для социального конфликта: ЛГБТ не формируют своих «нисходящих «сексонимов» в наш адрес и не возмущаются нашими, типа «пидоры» и «голубые».

Логика этой языковой войны другая: вчерашние совершенно литературные и даже научные «сексонимы», такие, например, как «педерастия», «мужеложство» и «гомосексуализм», сегодня объявляются неполиткорректными, нисходящими. Выражение «нетрадиционная сексуальная ориентация» — крупная победа ЛГБТ; исходя из него, можно подумать, что тот факт, что женщины рожают детей от мужчин, является не более чем традицией. Но это – не традиция, это – естество, и даже отчетливо просматриваемое впереди клонирование людей этого естества не отменит.

К «языку войны» следует отнести и такую полную журналистскую глупость, как «право на частную жизнь», встречающуюся повсеместно.


Неприкосновенность частной жизни

«Права на частную (сексуальную) жизнь» в естественном виде, понятное дело, не существует. Поскольку если бы у кого-то было такое право, то у кого-то поневоле была бы обязанность это право обеспечить, т.к. праву всегда корреспондирует обязанность. В юридическом смысле право на частную, точнее, сексуальную жизнь может возникнуть только в результате жестко прописанного брачного договора – говорят, что такие обязывающие пункты есть в брачном договоре певицы Дженнифер Лопес. В отношении ее супруга, как можно догадаться.

Свобода частной жизни традиционно формулируется в виде запрета на вмешательство в нее, поскольку свободам корреспондируют не обязанности, а запреты.

С неприкосновенностью частной жизни перекликаются такие запреты, как неприкосновенность жилища, тайна корреспонденции, тайна усыновления, тайна исповеди, врачебная тайна и т.д.

Вопрос о том, гарантируется ли отдельная свобода сексуального самоопределения соответствующей тайной, в настоящее время практически не стоит. Не гарантируется. Более того, сама неприкосновенность частной жизни скукожилась в эпоху глобализации невероятно, как и многие другие свободы. Кто, например, в здравом уме и трезвой памяти возьмется сегодня гарантировать тайну переписки с помощью электронных средств связи? Только государства – исходя из формулы Михаила Жванецкого «сам буду читать, никому не дам!».

Гламурненькое издание Sex and the City в своей «экспертизе» по шкале sexy – not sexy в разряд последних записало, что not sexy – «пытаться скрывать свои многолетние отношения от публики, как Земфира и Рената Литвинова». Не «правильно» или «неправильно», «естественно» или «неестественно», наконец «законно» или «незаконно», а — not sexy. Мол, да, где-то там мы признаем неприкосновенность вашей частной жизни, милые дамы, но это — not sexy. Такой вот «модный приговор».

Подчеркиваю для того, чтобы показать концептуальное несовершенство неприкосновенности частной жизни: с одной стороны, свобода самому определять свою сексуальную принадлежность, с другой – отсутствие обязанности ознакомить со своим выбором окружающих. Щит и меч ЛГБТ. Если мы можем, например, оценить масштаб и напряженность этнической дискриминации в вопросе приема на государственную службу, сравнив, допустим, процент русских в Эстонии в процентом русских чиновников в каком-то министерстве, то в отношении ЛГБТ мы этого сделать не в состоянии, так как обе цифры нам неизвестны.

Свобода сексуального самоопределения имеет в виду только одно – я сам определяю, кто я. Сам, а другие не имеют права препятствовать моему выбору. Проблема с данной свободой, как уже было сказано, в том, что она традиционно обходится, за редкими исключениями, без формального акта волеизъявления. Например, ребенок, у которого папа имеет эстонское гражданство, а мама – российское, к определенному, установленному законом возрасту должен определиться с тем, с каким паспортом он пойдет дальше по жизни.

Для реализации свободы вероисповедания в наших широтах тоже нужен формальный акт – чаще всего это крещение, а в католичестве еще и конфирмация. Для сексуального самоопределения такого требования не существует, в результате чего у окружающих часто возникают практические проблемы. Как можно не препятствовать выбору лесбиянки, если ты не знаешь, что она – лесбиянка? Одно только выражение «латентный гомосексуалист» говорит о том, что идентификация представителя сообщества ЛГБТ крайне сложно поддается фиксации, не говоря уже о правовом регулировании. В формальном акте нуждается только операция по перемене пола (Марине будет тяжело объяснять, почему она по паспорту Андрей).

В этом аспекте, кстати, я готов поддержать «борьбу за права геев» — государства, на мой взгляд, должны идти навстречу таким казусам. Другое дело, должна ли перемена пола охраняться тайной в тени общей неприкосновенности частной жизни. Тут может быть понятно желание Марины скрыть тот факт, что она – бывший Андрей, но должны быть учтены и другие факторы – в частности, факторы безопасности. Мариной может захотеть быть и бывший Усама, и дарить ему тайну появления на свет Марины – совершенно не обязательно.


Запрет пропаганды гомосексуализма

Это звучит для меня совершенно естественно, как и встречающиеся запреты гей-прайд-парадов. Свобода сексуального самоопределения – да, а пропаганда гомосексуализма как раз на эту-то свободу и покушается. Свобода сексуального САМОопределения – шире, чем варианты Л, Г, Б и Т — тот же целибат, например, и является исключительно частным выбором человека. В отдельных случаях – уголовно наказуемым, таким, например, как некрофилия. Употреблявшееся выше выражение «сообщество ЛГБТ» — понятие социально-политическое, а не сексуальное.

Парады я также склонен выводить за рамки свободы собраний, т.е. за рамки прав человека. Действительно, что общего со свободой собраний у Парада Победы, ирландского парада на день святого Патрика (в Москве!) или у гей-прайд-парада? У всех трех отсутствует такой критерий собрания, как актуальный общественный повод. Если вспомнить, что некоторые исследователи рассматривают свободу собраний как частный случай свободы слова, то в чем суть этого послания? А если вспомнить, что в древнем Риме «прайд-парад» назывался триумфом, то прохожим хотелось бы понимать, кого же и в какой войне одолели ЛГБТ.

Гей-триумфы адресованы, прежде всего, носителям естественной ориентации, не-геям, так же, как Русские марши адресованы нерусским. И те, и другие несут в себе изрядный запал агрессии: присоединяйся или иди к черту! Другое дело – митинг ЛГБТ против конкретных фактов дискриминации.


Продуманное

Здравый смысл подсказывает, что давать ЛГБТ естественные права сразу – нельзя, т.к. непонятны последствия. Копий на эту тему сломано немало, но политическое давление ЛГБТ таково, что создается впечатление, что естественные права они собираются обрести за одно поколение. Вкупе со всеми остальными изменениями, которые принесла с собой глобализация, может сложиться ситуация, что вокруг нас возникнет мир, в котором мы просто не умеем жить. В связи с этим представляется, что наилучшая государственная модель поведения тут – пойти путем юридических экспериментов. С четко поставленными задачами и методикой оценки результатов.

Юридический эксперимент – метод, применяемый довольно редко, но как раз у России тут есть определенный опыт – взять хотя бы выборочное введение суда присяжных. Для ЛГБТ прежде всего юридический эксперимент был бы нужен для проверки допустимости усыновления детей.

Проблема разрешения вступления в брак для ЛГБТ поднимает проблему брака, как такового. Традиционно в общественном дискурсе говорится о семье, а не о браке, между тем эти два понятия уже давно разошлись между собой – в Эстонии, например, более половины детей рождается вне брака. Устремления ЛГБТ заставляют переосмыслить роль и место брака в современном обществе, причем быстро. Потому как странно: гетеросексуалы избегают брака, в то время как гомосексуалисты к нему стремятся.

И напоследок – инициативы ЛГБТ привели к тому, что существенно пострадала мужская дружба. Уже не счесть американских полицейских сериалов, где партнеров-детективов окружающие упорно принимают за партнеров-гомосексуалистов. Это не может не раздражать. Это как раз тень того мира, в котором мы не умеем жить.

В работе одного психолога (виноват, имя не запомнил) мне попалась мысль о том, что прямым следствием наступления ЛГБТ стало изменение сознания мужчины-гетеросексуала. То, что раньше воспринималось как естественное бытие, сейчас воспринимается как ежедневный подвиг воздержания от… широких возможностей, скажем так.

И засыпает этот мужчина с мыслью: «Ну вот, еще день продержался…»